Любовь-не выход.

Глава 10.

— Я же сказал, мне не надо, — упрямо проговорил Деймон. Не собирается он пить таблетки, чтобы заглушить свою боль. Он что слабак какой-то? Переживёт уж как-нибудь растяжение руки, чего не скажешь о Гилберт, которая за ширмой, казалось, умирает от кашля.

Мисс Фелл, безнадежно покачав головой, оставила таблетки на тумбочке Деймона и вышла из домика. Сальваторе внимательно прислушался к тяжелому дыханию Гилберт. Странно, почему она молчит? Неужели, ленивцу еще хуже, чем ему?

Сальваторе хмыкнул, посмотрев на таблетку. Плевать на врачей и на их рекомендации.

То ли из упрямства, то ли от глупого соображения — хотя обычно у него не бывает глупых идей — парень медленно сел и спустил босые ноги. Придерживая больную руку, он встал с кровати и быстро, боясь передумать, взял лекарство вышел из-за своей ширмы.

Гилберт лежала мертвенно белая, прикрыв глаза. На бледных щеках были видны мокрые дорожки слез, отчего Деймон сразу же захотелось уйти.

— Ты чего кричала, ленивец? — тихо, но с легкой насмешливостью в голосе спросил Деймон. Девушка вздрогнула и открыла глаза, как-то странно смотря на него.

— Мисс Фелл, хотела разрешить прийти посетителям, — после недолгого молчания сказала она. Казалось, каждое слово давалось ей с трудом из-за воспаленного горла и нехватки сил, а синяки под глазами свидетельствовали о бессонной ночи.

— Так посетителей не будет? — спросил Деймон, подняв бровь. Елена качнула головой и чуть дернула уголком губ, — Отлично. А то у меня нет никакого желания лицезреть Беннет, — ухмыльнулся Сальваторе, сам не понимая, зачем пытается поднять настроение Гилберт. Но она никак не реагировала на его колкость, а только, с каким-то непонятным оттенком во взгляде следила за его действиями.

— Держи, — Деймон, разломив таблетку пополам, положил одну половинку на тумбочку Гилберт.

— Что это?

— Яд, чтобы прекратить наши страдания. Предлагаю совершить массовое самоубийство, — язвительно сказал Сальваторе, отправив свою половинку таблетки в рот, и развернувшись, скрылся за ширмой.

И все, что он чувствовал сейчас, было отсутствие ненависти в его душе.

Елена сидела, скрестив под собой ноги, и листала книгу. Весь вчерашний день и ночь она сладко проспала, благодаря обезболивающему. И зря мисс Фелл переживала, что препараты несовместимы, она прекрасно себя чувствовала и была очень благодарна Сальваторе за прекращение ее мучений.

И почему он вдруг решил помочь ей? Неужели пожалел? Когда-то Елена была уверена, что парень обладает только самыми низкими человеческими качествами и ничто это не исправит, но возможно все-таки нашлось что-то такое, что помогло парню измениться. Потому что как ни старалась, девушка не могла увидеть в этом Сальваторе того парня, которого впервые увидела почти год назад. Она вообразила себе, что за его маской нет ничего, но оказалось, что там, наоборот, сокрыто слишком многое. И ей очень хотелось вытащить это наружу, чтобы все увидели то, что смогла разглядеть она.

— Гилберт? — едва разлепив глаза, спросил Деймон. На его кровати, прислонившись к спинке кровати, сидела Елена с какой-то книжкой в руках. Девушка смотрела на него самым невинным и детским взглядом, от которого Сальваторе стало не по себе.

— Ты кроватью не ошиблась? — спросил парень, усмехаясь одним уголком губ.

— Спасибо, — вместо ответа сказала Гилберт. И это слово не вызвало у нее трудностей, как раньше. Она была искренне благодарна Сальваторе за помощь. И если прошлый раз, когда он вернул ей проект, она и сомневалась, что его побуждения были бескорыстны, то сейчас она точно знала, что парень просто решил помочь ей, не получая с этого ровным счетом ничего.

— Можешь не трудиться, — бросил Деймон, садясь на кровати. Елена пожала плечами и собралась уходить, но парень ее остановил. — Что это у тебя?

— Я взяла у тебя с тумбочки, пока ждала, когда ты проснешься. Мне не следовало, — девушка протянула ему небольшую черную книжечку, в которой Сальваторе тут же узнал свой фотоальбом, в котором было всего лишь несколько фотографий, особо дорогих его сердцу.

Елена спрятала взгляд, когда он забрал у нее блокнот. Ее полностью охватило смущение, ведь ей действительно не следовало видеть эти фото. Они казались ей слишком личными и откровенными, и Сальваторе вдруг предстал перед ней как на ладони. И сейчас на нее смотрел маленький мальчик, который выстроил вокруг себя высокий стены в попытке спрятаться от боли и разочарований, но в душе все еще надеявшийся получить свое счастье.

— У тебя очень красивая мама, — тихо проговорила девушка, все же поднимая на него глаза.

— Я знаю, — нежная улыбка мелькнула на губах Сальваторе, но исчезла также быстро, как и появилась.

— А на первой фотографии…?

— Мой дедушка.

— Мне жаль, — проговорила Елена, ловя удивленный взгляд парня, — Я видела, как тяжело тебе было.

— Я думал, что хорошо притворялся, — усмехнулся Сальваторе, запуская руку в растрепанные после сна волосы.

— Хорошо, но я видела, — пожала плечами девушка, — Почему ты хочешь, чтобы все считали тебя тем, кем ты не являешься?

— С чего ты взяла, что я не такой на самом деле?

— Мне так кажется.

— Гилберт, надо прекращать смотреть на мир через розовые очки, — Деймон чуть склонил голову, наблюдая, как Гилберт закусывает нижнюю губу, опуская глаза, а потом резко вздергивает подбородок, обжигая его взглядом.

— Может мне так легче? — предположила она, — Может, если замечать хоть что-то хорошее в мире, то жизнь не будет казаться такой уж тяжелой?

— Дочери великого Грейсона Гилберта не нравится ее жизнь? — хмыкнул Деймон, изгибая одну бровь дугой.

— Не думай, что моя жизнь такая уж легкая и беззаботная, какой она кажется на первый взгляд, — возразила Елена, больно отреагировав на слова Сальваторе. Нет, конечно, она не жаловалась, но ведь за счастливым внешним видом ее семьи пряталось много проблем.

Отец очень часто пропадал на работе, из-за чего они с Мирандой иногда ссорились, а детям приходилось наблюдать, как мама в слезах смотрит, как Грейсон хлопает дверью и уходит в неизвестном направлении. Они любили друг друга всем сердцем, и по вечерам отец всегда возвращался с букетом цветов и просил прощение, дарую обещания о том, что такого больше не повторится. И Миранда верила ему, а потом снова плакала после очередной пустяковой ссоры.

Девушка видела, как тяжело было маме со всеми ними. Не считая сложного характера мужа, ей приходилось бороться еще и со старшей дочерью и сыном, которые унаследовали упрямство отца. Они часто ненароком выводили маму из себя, из-за чего Джереми потом весь день ходил за ней хвостиком, не зная, как попросить прощения. А Елена, всю ночь не закрывая глаз и борясь со своей гордостью, на следующей день подходила к ней и на ушко шептала, как сильно любит.

С одной лишь Кэролайн никогда не было никаких проблем. Девочка всегда помогала родителям и никогда не спорила с ними. Хотя и она в последнее время стала меняться и превращаться в девушку, которая формировалась под влиянием старшей сестры. И Елена очень боялась, что именно она станет виновницей того, что Кэр перестанет излучать свой внутренний свет.

— Да что ты знаешь о трудной жизни? — вырвал ее из размышлений Сальваторе, который с вызовом смотрел на нее. И на мгновение девушке даже стало стыдно, ведь действительно, какое право она имеет жаловаться на жизнь? Уж она-то должна благодарить небеса, что родилась в такой любящей семье, которая, несмотря на все трудности, всегда держалась друг за друга.

А вот Сальваторе такого и представить не мог. Все, что он знал с самого детства, было то, что отцу не особо важно, каким человеком он станет, главное то, каким он будет выглядеть в глазах общественности. Он же никогда не знал, что такое искренняя гордость и любовь родителей, ведь Джузеппе не считал нужным испытывать такие чувства, а его мама просто боялась проявлять их на глазах у мужа.

— А что ты знаешь о моей? — тихо спросила Елена, решив, что жалости он сейчас ждет меньше всего.

— Слава Богу, ничего, мне и тебя хватает по самое горло, — усмехнулся Сальваторе, прогоняя напряжение, возникшее в комнате. И вдруг девушка улыбнулась. Просто так послала ему улыбку, будто бы понимая все, что сейчас было в его душе.

— У вас все хорошо? — мисс Фелл, только что зашедшая в домик, перевела удивленный взгляд с Деймон на Елену, которая продолжала сидеть на его кровати.

— Да, — парень встал с кровати, поправляя на себе футболку и искоса продолжая наблюдать за Гилберт, которая, как ни в чем не бывало, расположилась на его месте.

— Отлично, — улыбнулась женщина, — Деймон, к тебе отец приехал.

— Что? — почти одновременно спросили ребята, но если в голосе Елены было просто удивление, то в интонации Сальваторе сквозил страх, который девушка моментально почувствовала и даже поняла его причину. Она бы тоже испугалась, если бы папа без предупреждения приехал бы к ней. Ее бы тут же накрыла волна переживания за родных, и она сначала бы подумала о самом плохом, а уже потом начала бы себя успокаивать.

Но вот только что-то подсказывало Гилберт, что Деймон боится не за свою семью и даже не за себя. Скорее он беспокоился о ситуации в целом, ведь не каждый день Джузеппе Сальваторе прерывает все свои дела и прилетает к единственному сыну в другую страну.

— Он здесь? — осторожно спросил парень, напряженно смотря на врача.

— Нет, он сейчас у Дина, но скоро должен подойти сюда, — с этими словами женщина вышла из домика, оставив своих пациентов одних.

— Зачем он приехал?

— Не знаю, — тихо ответила Елена, и на лбу Сальваторе образовалась морщинка, видимо он и не заметил, что сказал это вслух, — Мне уйти?

— Нет, — наверное, слишком быстро ответил он, и тут же добавил, — В смысле, как хочешь.

— Ладно, тогда я буду тихо сидеть за своей ширмой, — девушка чуть улыбнулась ему и скрылась в конце комнаты за перегородкой. А Деймон усмехнулся своим мыслям. С каких пор Гилберт так улыбается ему? И почему он, черт возьми, не гонит ее отсюда, а наоборот хочет, чтобы она осталась? Видимо, на матче ему повредили не только руку, но и голову задели. Но вот плохо это, или хорошо, он пока не понял.

Что-то невозвратимо менялось в нем, и он это чувствовал. Он вообще стал чувствовать слишком много. Раньше все его эмоции были у него под контролем, он держал их туго стянутыми в глубине своей души. Но сейчас они все чаще стали просачиваться наружу, и у него просто не получалось сдерживать их. Да и не хотелось. Было так приятно спустя столько лет чувствовать то, что он хотел чувствовать, и не бояться этого.

— Здравствуй, сын.

— Отец, — медленно оборачиваясь к вошедшему в домик Джузеппе, проговорил Сальваторе и с удивлением понял, что в душе будто бы щелкнул какой-то переключатель, и никаких чувств снова не было. Ну или он уже научился прятать их так хорошо, что и сам порой забывал о них.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил мужчина, бросив взгляд на перебинтованную руку сына.

— Жить буду, — усмехнулся он, — Ты приехал в такую даль, чтоб узнать о моем самочувствие?

— В каком тоне ты со мной разговариваешь? — Джузеппе уверенно подошел к парню, грозно смотря на него. Вот только этот взгляд больше не действовал на Деймона, и он, все так же холодно смотря на отца, чуть дернул уголком губ.

— Зачем ты приехал?

— Мне надо, чтобы ты подписал кое-какие документы, — ответил

Джузеппе, протягивая сыну папку бумаг.

— Что за бумаги? — ни капли не удивляясь, спросил парень, нахмурив брови. И что все-таки не так с его семьей? Почему родителям совсем нет до него дела? Гилберт звонят по десять раз в день, и она просто беснуется от такой заботы и опеки, а Деймон ей даже немного завидует. В мире нет ни одного человека, который бы действительно переживал за него, и он был бы рад получить хоть сотую долю от той любви, которой была окружена Гилберт.

— Наследство дедушки, — холодно проговорил Джузеппе, отводя взгляд от сына.

— Я не буду это подписывать, — просмотрев документы, заявил Деймон, чем тут же вызвал негодование со стороны отца.

— Почему? — кажется, глаза старшего Сальваторе метнули молнии в парня, но из-за этого он лишний раз убедился в том, что не стоит сейчас ничего подписывать. Вот вернется он из лагеря, изучит все досконально и тогда, может быть, оставит свой автограф, где потребует Джузеппе. Ведь там, наверняка, было что-то очень важное, раз отец притащился в такую даль. Он, скорее всего, надеялся, что голова сына сейчас забита чем-нибудь другим, и он, не глядя, подпишет бумаги. Вот только Деймон никогда не делал ничего, сто раз это не обдумав, и, пожалуй, Джузеппе слишком плохо знал его, раз думал, что сможет провести.

— Не хочу, — просто пожал плечами парень.

— Что значит, не хочешь?

— То и значит, — пожал плечами Деймон, — Я не буду сейчас ничего подписывать.

— Чего ты добиваешься, мальчишка? — Джузеппе смотрел на сына как на самое противное существо в этом мире. Парень буквально чувствовал его презрение и разочарование. Наверное, будь его воля, он бы прямо сейчас отрекся от него, чтобы больше никогда не видеть этот наглый оттенок в голубых глазах, так похожих на его собственные.

— Ничего, отец.

— Я прилетел к тебе в другую страну, а ты отказываешься выполнить мою просьбу? Подпиши.

— Так это просьба или приказ? — Деймон изогнул бровь, со скрытым удовольствием смотря на злость отца. Джузеппе был на гране своего спокойствия, и парень это прекрасно понимал, поэтому он совсем не удивился, когда мужчина занес руку для удара.

Сальваторе закрыл глаза, понимая, что противостоять отцу сейчас, нельзя, иначе все станет еще намного хуже. Джузеппе не часто позволял себе бить единственного сына, но когда он делал это, он делал это со всей накопившейся яростью. Но Деймон знал, что эти удары надо стерпеть, потому что иначе было нельзя. Потому что иначе ему самому пришлось бы ударить отца, а эти рамки он перейти не мог, как бы сильно ни ненавидел Джузеппе. К тому же, как правило, он сам потом жалел о своем поступке, и потом как минимум неделю ни в чем не попрекал сына.

Парень уже был готов к удару, на секунду замерев и ожидая мощного хлопка по щеке, но неожиданно кто-то толкнул его, встав на его место. Деймон резко открыл глаза и увидел перед собой разлохмаченные темные волосы.

— Не надо, — проговорила Гилберт — подумать только — закрывая его от Джузеппе. Парень поднял взгляд и увидел растерянного отца, который смотрел на девушку, как на призрака.

— Гилберт, — Деймон попытался отодвинуть ее в сторону, потому что сам не знал, на что сейчас был способен его отец, а подвергать опасности девушку, которая не понятно, о чем думала, не хотелось.

Елена обернулась к нему лишь на секунду, но и этого хватило ему, чтобы увидеть в ее взгляде то, чего он еще никогда не видел по отношения к себе. Заботу, о которой он так недавно мечтал. Она кинулась к нему, потому что боялась и хотела защитить. Так глупо и по-гилбертовски, но, тем не менее, так важно.

— Какое право ты имеешь прерывать мой разговор с сыном? — сузив глаза, спросил Джузеппе, и девушка тут же обернулась обратно к нему, не двигаясь с места и не обращаясь внимания на то, что Сальваторе вцепился в ее руку в попытке сдвинуть в сторону.

Но она стояла на своем, ведь по-другому просто не могла. Елене была противна сама мысль о том, что отец может ударить своего ребенка. Так не должно быть, это ведь противоречит всем понятиям о любви и семье. Разве может родитель так обращаться с сыном?

Но больше всего девушку удивило не это — она и до этого знала, что Джузеппе далеко не самый мягкий и любящий отец. Ее удивило то, с каким смирением Сальваторе хотел принять этот удар. Будто бы он заслужил это.

И именно это заставило ее вступиться за него, потому что так не должно быть. Человек должен знать, что кто-то хочет и может встать на его сторону. Она не могла позволить, чтобы парень думал, что никто не может помочь ему, чтобы он смирился со своим положением.

Эта мысль мелькнула в ее сознание так быстро, что она не успела подумать прежде, чем закрыть его от удара. И было абсолютно все равно, если пощечина досталась бы ей или мистер Сальваторе бы извергся гневной тирадой, главное было показать Деймону, что все может быть по-другому.

— А какое право вы имеете поднимать руку на своего сына? — спросила она и тут же почувствовала, как за ее спиной вздрогнул парень. Она могла ожидать от Джузеппе всего, что угодно, но никак не того, что он, зло усмехнувшись и бросив на сына ледяной взгляд, молча удалиться из комнаты.

Как только дверь за ним захлопнулась, парень убрал свою ладонь с ее руки, и Елена медленно обернулась к нему.

— Что это было? — во взгляде Сальваторе не было ни благодарности, ни тепла, которые она ожидала там увидеть. Наоборот, он смотрел на нее так же как раньше, еще до лагеря, когда они были врагами.

— Я просто…

— Кто просил тебя лезть? — Деймон сам не понимал, почему был зол. Он не привык к тому, чтобы кто-то заступался его. Это было дико и непривычно для него. Да и к тому же, это ведь была Гилберт. Зачем ей вдруг понадобилось вставать между ним и его отцом?

— Ну прости, что решила помочь, — кажется, девушка искренне не понимала, что сделала не так, поэтому вслед за ним очень быстро вышла из себя.

— Зачем тебе это надо?

— Ни за чем, я была просто дурой, — Елена резко развернулась, но Сальваторе успел поймать ее за руку и удержать, разворачивая к себе и пронзительно смотря в ее глаза, которые сейчас казались почти черными.

— Гилберт.

— Что, Гилберт? — девушка выдернулась свою руку из его, и он вдруг увидел в ее взгляде обиду, — Ты вечно всем недоволен. Пытаешься показать, что тебе никто не нужен, но знаешь что? Всем нужен близкий человек, который будет заботиться и переживать. Только вот ты отталкиваешь всякого, кто хочет тебе помочь, поэтому навсегда останешься один.

— Хватит говорить так, будто тебя волнует это, — когда Елена закончила свою речь и выдохнула, проговорил Деймон. Слишком открытыми они сейчас были друг перед другом, все их эмоции, так долго сокрытые под маской вражды, будто бы вырвались наружу и больше не собрались прятаться.

— Волнует, — неожиданно произнесла девушка, видимо, тоже чувствуя, что притворяться больше не имеет смысла, — Неужели, так трудно поверить, что кто-то может переживать за тебя?

В комнате повисла звенящая тишина, а они просто смотрели друг другу в глаза, понимая, что все те стены, что строились еще до их знакомства, вдруг рухнули. И больше не было двух разных миров. Были лишь они, встретившиеся где-то на их границе.

— Трудно, — осипшим голосом проговорил Деймон, — Никто и никогда не был на моей стороне.

— Я на твоей стороне, — Елена подняла на него взгляд. И в нем больше не было ни злости, ни презрения, ни раздражения. Он был совершенно другим, будто бы излучавшим свет и тепло, — Только с одним условием.

— Каким?

— Ты тоже на моей стороне. Договорились, Скунс? — девушка протянула ему руку.

— Договорились, Ленивец, — Сальваторе, наверное, впервые искренне улыбнувшись в ее присутствии, пожал ее ладонь.