Туман гор Кайана

Глава 3. Аклак Тактука

Когда мы вышли, было примерно одиннадцать часов после полуночи. Поднявшееся во всю силу солнце в своих жалких потугах пыталось пробиться сквозь плотную стену из туч и густую пелену тумана, но куда там было ему — у всех сложилось отчётливое ощущение того, что утра просто не было, а термин «отвратительная погода» придумали специально для того дня.

Покинув дом, нагло занятый нами без разрешения, мы пошли прямо на северо-восток — в сторону той самой реки, у коей и должны были рыбачить местные. Даниель, как тот, кто ориентируется в любую погоду, двинулся первым, Сэм пошёл с ним, а я — замыкающим. Решено было идти колонной, так как в той мгле очень просто было потеряться, а потеряться в горах без телефонной связи и каких-либо ориентиров направления для наших учёных означало скорую смерть, а скорая смерть не была вариантом.

Река должна была показаться спустя семь миль. Постепенно спускаясь в низину, я буквально чувствовал то, как становилось теплее и как сгущался туман, превращаясь из слабой пелены в настоящую стену. Меньшее, чего хотелось в том пути — встретить тех самых медведей. Грозные бурые хищники — не ровня человеку в открытом бою. С чёрными медведями ещё можно было бы справиться или даже просто запугать, а вот с ними… Хуже были бы только полярные — кроме их агрессии, от них в их тундре было бы банально некуда бежать.

Забавно, но перед выходом мне довелось спросить Дэна о том, действительно ли один из стариков ходил на рыбалку к той же реке, у которой погибла вся его предыдущая деревня, на что тот ответил, что соседство со смертью и одиночеством на Аляске являлись привычными вещами. И ведь действительно — многие, жившие в субарктическом поясе, и были такими людьми — жаждущими одиночества, не боящимися смерти. Многие должны были быть, ведь иначе было просто нельзя — иначе не получилось бы долгие-долгие месяцы или годы жить только с шумом ветра за стенами, не получилось бы привыкнуть к вечному молчанию как мира, так и собственному, не получилось бы верить в древних жестоких богов, но возвращаться на те места, где должен был умереть по их воле. У многих всё это действительно не получалось. Лишь единицам по миру, суммарно собирающимся в пару миллионов, был дан подобный дар — дар умиротворения в одиночестве.

Через сорок пять минут сырость и влага в воздухе начали концентрироваться — мы приближались к Сквирел — но вместе с тем усилился и туман, сгустился, словно молоко. Признаться честно, я видел такой всего пару раз за жизнь — когда всё исчезало уже на расстоянии нескольких футов от тебя. И, чёрт возьми, как же это было не к месту — все те шумы реки, бурлящая вода меж порогов, все те трещащие ветки где-то впереди меня — они только грели моё воображение.

Совсем недалеко от нас, если всё было правильно, должны были стоять руины той самой деревни-призрака, чья судьба погрязла в жестокой воле богов, что лишь отголосками мелькала в слухах и историях местных. Странно, страшно и забавно одновременно было то, как из-за простых предрассудков жители были вынуждены покинуть то место. Или лучше сказать: «оставшиеся жители»?

Да, не мне судить о предрассудках, не мне измерять правдивость или лживость историй, это точно, но… Не берутся же они из ниоткуда? Злые боги, резня в море, жёсткие духи медведей — всё это имеет под собой какие-никакие опоры, всё стоит на своём фундаменте, и это «всё» всё ещё не рассыпалось, а это означало, что доля истины во всём том была — ложь редко когда проходит проверку временем. Но то, какими были те слухи и истории, какой была та ложь, что выросла из правды…

Пока мы ещё ехали, внимательнее всего я слушал про ту самую Арнапкапфаалук, что тут сократил просто до Арны — про женщину, чьей задачей было вселять в людей страх. Даже её внешний вид представлял из себя кучу кусков тел, поедаемых рыбой, что создавали в симбиозе своём человеческий силуэт; груду останков и морских созданий, настолько отвратительных, что, уверен, умей рисовать — не решился бы изобразить такое. Именно ей — повелительнице морских тварей, Дэн и приписал большинство убийств в старой деревне. Будто бы за ней по реке пошли все чудовища океана, чтобы отомстить неверующим, будто бы ни она, ни сама стихия не жалели никого… Как показывала практика, чем первобытнее, тем более жестокой моралью обладала. Анимизм инуитов — их веру в душу и духов — нельзя было назвать молодым, но… Насколько жестокой могла быть вера людей, свыкшихся с самой смертью и одиночеством?

— Стойте, — вдруг раздался голос Даниеля впереди всех. — Слышите это?

От неожиданности я невзначай врезался в спину идущему впереди меня Уэйну. Несмотря на то, что расстояние между мной и началом колонны было всего в пара метров, я не видел даже силуэта человека, задавшего тот вопрос. Впереди громко шумела река, оттачивая пороги до феноменальной гладкости, сбивая собою и разбивая о них всё, что попадало в воду; позади шумел лес тысячей и тысячей деревьев, миллионами ветвей и иголок, а под нами шуршала земля да листва, покорившиеся холодной субарктической осени.

— Река шумит? — предположил Сэмюел.

Но в ответ наш проводник молчал, спешно оглядываясь по сторонам. Молчал достаточно долго, чтобы насторожить каждого.

— Вслушайтесь, — вдруг шепнул он. — Прошу, вслушайтесь.

Не понять причину его паники — означало быть настоящим идиотом. Конечно, куда же без этого — стоило согласиться пойти пешком, как хищник, преследующий нас всю дорогу, оказался рядом. Чёрт возьми… Чёрт возьми!

— Не расходиться! — я старался не кричать, но подталкивал Рональда поближе к толпе. — Сгруппируемся и стоим.

— Какого чёрта, персонал?!

— Не спрашивайте, а встаньте в кольцо!

Мы встали спины к спинам, пытаясь огородиться от тумана. Там, в его тишине, прерываемой лишь ветром и рутинным, почти вечным скрипом стволов деревьев, каждый из нас пытался услышать то, чего слышать не хотел бы никогда. За шумом воды, за биением стихии о камни, точно проскальзывало что-то. Что-то, чего точно не могла издавать вода, что-то, что точно не было шумом ветра или скрипом деревьев — что-то глухое…

Лишь спустя десятки секунд — безумно ценных и жизненно важных секунд, я понял, чем это было. Глухие ритмичные стуки, раздающиеся со стороны леса были чьим-то грозным и тяжёлым шагом, приближающимся к нам. И лишь одно обстоятельство говорило о том, что это был не человек: стуков всегда было четыре.

— Даниель… — отозвался я. — Ты сейчас сможешь провести нас по мосту? — тот вновь не реагировал, остолбенев. — Даниель!

— Я!.. Да. Думаю, да.

— Тогда медленно и очень тихо идём к нему. Не разрывайте кольцо.

— В чём дело, мужик? — ткнул меня Сэм локтем в спину. — Какого вообще хрена?

— Шаги. Вслушайся.

— То есть ты реально хочешь сказать?..

— Да — медведь.

Круг тут же дёрнулся — Рональд, побледнев, словно сам снег, пытался ускорить ход и вырваться из хватки Джорджа.

— Сейчас не время, Рональд!

— Ты же знаешь… Знаешь, чёрт побери, что я не могу себя…

— Тогда пытайся сильнее! Мистер Фогг, — обратился он шёпотом, — вы уверены, что это не человек? Я тоже слышу шаги — да, но…

— Вы правда хотите это проверить?!

Он взглянул на меня со всей строгостью, присущей начальникам, но молчал. Молчал и смотрел, пока я не увидел в нём страх и не понял, что он глядит позади меня.

— Джордж? — спросил я того, не оборачиваясь.

— Вы правы. Держите Рональда крепче и давайте ускорим ход.

Нам везло. Несмотря на всё то, с чем мы столкнулись ровно за секунду, нам везло — ветер дул в нашу сторону. Возможно, я и не был биологом, не был знатоком охоты, но, как гласил один старый фильм: «Подкрадываться к индейцу нужно так, будто крадёшься к животному — с подветренной стороны». Хотя бы ветер был всё ещё за нас.

Медленно, даже слишком, как казалось тогда, передвигаясь к реке, каждый из нас всё смотрел в туман, вглядываясь в него, словно в видение собственной смерти. Я всё не мог разглядеть то, что же увидел Джордж — сколько ни пытался вглядываться, не видел и тени того, что вызвало бы тот ужас в его глазах. Словно страх Рональда передался ему и усилился во многие разы. Мне лишь удавалось слышать те самые шаги. Громкие, грузные, опасные шаги; ощущать то, как с каждым миллиметром пройденного расстояния наше кольцо становилось всё менее и менее плотным. Через целую вечность река, находившаяся от нас в паре шагов, наконец показалась нам.

— А сейчас мы должны…

Но кое-что не дало Даниелю договорить — рык. Самый громкий, самый сильный в моей жизни рык. Клянусь честью, если бы меня позже под протокол спросили, откуда я услышал тот невыносимо свирепый и протяжный рёв — я бы вытянул руку всего лишь наполовину и указал прямо на точку рядом со мной.

— Бежим!

Первым сорвался именно Уэйн, и это было единственным, в чём я был уверен. Как только он побежал, Дэн тут же рванул за ним. Неясно было то, собирался ли он его остановить, потому что тот побежал в неправильную сторону, или же наоборот — обогнать на верном пути и повести дальше, но причин медлить не было ни у кого.

Шум лап. Сквозь грохот реки, сквозь крики, сквозь панику я слышал его. Слышал отчётливо, словно был на войне, словно весь мир замер в ожидании того, куда же придёт этот шум, кого же настигнет. Пробираясь сквозь неприступную серую стену и проталкивая других вперёд, нужно было смотреть всего за двумя обстоятельствами: чтобы ни один неразличимый силуэт из бегущих впереди не свернул, и чтобы шум, чтобы жар от дыхания, преследующий моё ухо, не подобрался слишком близко.

— Бегите! Бегите, блядь! — всё раздавалось впереди из-за стены.

Но нельзя было слишком спешить, нет. Если быстро бежать от смерти — можно её раззадорить. Нет — со смертью нужно быть внимательным и уважительным. Первое и главное, чему учат бойцов при штурмах зданий, первое и единственное, что спасёт твоего нерадивого напарника от смерти, если он зазевается — привычка смотреть под ноги.

Шаг, шаг, шаг, шаг — каждый мог стать роковым. Правой, левой, правой, левой… В тот момент не было узких коридоров, не было растяжек, но была влажная земля, были мокрые, отточенные и отполированные до идеальной гладкости камни, скользкие участки пожухлой травы и рык смертельно опасного хищника позади. Нельзя было давать смерти повод себя забрать. Нельзя было позволять ей взять кого-либо ещё. Ведь… в этом и была моя работа.

Но одна мысль не давала мне покоя — всякий раз, как я врезался в спину Джорджу, она мне говорила: «Без него ты можешь бежать быстрее». Это была предательская мысль. Мысль дезертира. А я не был дезертиром.

Нам всё ещё везло. В самом котле ада, в самом свидании с призраком нам везло — это наверняка был тот самый израненный, побитый самой жизнью и попытками дать ей бой косолапый. Как я это понял? Благодаря одному лишь мгновению — когда «мистер Смит» упал, а мне удалось его поднять. Это был почти рефлекс, почти столп мышления, состоящий в том, что команда — это ты сам: я увидел его, распластавшегося на коленях, и одним рывком подкинул на ноги, бросил вперёд, чтобы бежал дальше. Скорость лучших в мире бегунов — двадцать пять миль в час, скорость медведя, бегущего за среднестатистическими нами — больше нашей. Уверен, если бы тогда за моей спиной был здоровый и молодой зверь — там бы мы двое и остались, у той чёртовой мокрой травы у речки.

— Спа… Спа!.. — пытался выговорить Энтони слова благодарности, но на то не было времени.

— Заткнись и беги!

Через вечности, через самые настоящие вечности адреналина, паники и попыток сконцентрироваться посреди них, показался мост. Вернее, даже не показался — лишь Даниель оповестил нас своим истерически-радостным криком о том, что жизнь была близко.

— На мост! Быстрее, быстрее!

Сэм тоже остался на берегу, направляя нашу группу вперёд. Чёртов смельчак, а?.. Может быть, он и не служил в армии, но вот ощущение братства и единства, чувство долга и ответственности у него точно было. Наши взгляды столкнулись, и я тут же осознал, что он, как и Джордж, глядел куда-то позади меня.

Завидев, что остались только мы со Смитом, гид и мой напарник тоже взбежали на мост. Топот не отставал ни на секунду, не сбавлял, но и не нагонял ровно настолько, чтобы бояться оборачиваться на него. Меня безумно терзало любопытство — да, но ещё больше — страх того, что если я обернусь, то мой шаг станет на йоту медленнее.

Как только доски заскрипели у меня под ногами, ко мне тут же пришло ощущение, что вот оно было — спасение. Старое дряхлое дерево под моими ногами едва выдерживало меня или, что вообще чудо, мистера Форварда — медведь точно провалился и запутался бы в верёвке, отдавая себя течению. Но, к сожалению, у меня были и другие знания: медведи — отличные пловцы. И лишь то самое чудо — ранение — что не позволило ему нас догнать, могло не позволить ему плыть. Или могло бы… Но пытать удачу не хотелось.

А пока я думал, всё осматриваясь по сторонам, у меня из-под ног ушла земля.

— Чёрт! — вскрикнул я и повис в воздухе.

Наверное, это вырвалось из меня рефлекторно — точно помню, как подо мною треснула одна из досок, а дальше я уже висел над рекой, пока меня держала чья-то рука. Подняв голову, я увидел не Сэма, которого ожидал увидеть, но Смита, чьи зубы трещали от напряжения, а худощавое тело дрожало как осиновый лист.

— Один-один! — едва выдавил из себя тот. — А теперь поднимайся и давай бежать дальше!

В тот момент я и оглянулся. Сквозь мглу на той стороне моста мне открылись два жёлтых глаза животного, стоящего на двух лапах. Он был высоким. Нет — очень высоким. Выше трёх, а то — и четырёх метров. И этот рык… это дыхание — оно доносилось до меня даже там, даже тогда, когда мои уши глохли от биения моего собственного сердца, а всё остальное время по ним беспощадно била река.

— Куда ты пялишься, персонал?! Думаешь, у тебя есть время, чтобы глазеть?!

Очухавшись, я схватился за локоть Энтони, а затем, подтянувшись, и за плечо — у него явно не было сил, чтобы поднять меня. Стоило мне оказаться на ногах, как взор вновь устремился в ту же точку — на всё те же два глаза. Они завораживали своим страхом. Само животное завораживало и пугало из-за своей… сознательности. Оно не пыталось плыть, словно знало, что нельзя бежать — лишь стояло и смотрело на нас.

— Пошли, — ударил меня по плечу спелеолог. — У меня нет желания потеряться здесь из-за вашей общей паранойи… Ещё и в такой компании-то.

Когда оцепенение всё-таки прошло, я взглянул на Смита и понял, что тот выглядел совершенно спокойно — не было ни тени страха, ни какой-либо паники — он просто быстро шёл, стараясь всматриваться вперёд. Он тоже воевал? Или… Тогда… Откуда вообще такое самообладание?

Выбежав, мы застали всю нашу команду, ожидающую нас у моста. Сэм и Джордж были напуганы, а на Рональде и Даниеле вовсе не было лиц.

— Я же, блин, говорил — они выберутся!

— Мне просто почудилось, что доски треснули, Сэм. Я не спорил с вами — я лишь…

— «Они наверняка упали в воду», — мой напарник сделал более низкий голос, пародируя главного, — я так и понял, что вы не спорили со мной, Джордж, я так и понял.

— Мы можем, блядь, продолжить бежать?!

— Согласен! Товарищи исследователи, нам лучше!..

— Стоять!

Смит вскричал настолько громко, что даже лес не поглотил всё эхо. Придерживаясь за запястье руки, державшей меня, он сошёл с моста и, весь вспотевший и красный, со всей злостью и непониманием уставился на команду:

— Кто-то в этом треклятом мире вообще может мне объяснить, — он оперся на одно колено, переводя дыхание, — почему шестеро здоровых мужиков побежали как последние истерички, завидев перед собой лося?!