Мариам

Глава вторая. Веревки. Эпизод шестой

***

Настоящее

«Жизнь проще, чем кажется, – сказал он когда-то. – Люди проще, чем кажутся. По своей сути они все одинаковы. Всегда всё одинаково. Ты просто еще маленькая, раз не понимаешь».

В его переливчатых разноцветных глазах – один зеленый, другой наполовину карий, оба еще и отливают голубым в холодном освещении; красиво и странно, будто опал, – в его глазах мерцала пустота.

Номер третий. Даниэль.

Даниэль был польского происхождения, и его вполне могли бы действительно так звать – но имя было ненастоящим. Он сменил его – и сбежал из родного города; никогда не рассказывал, почему. Только жутковато улыбался и говорил: «Разные вещи. Я делал разные вещи, иногда страшные. А всё потому, что люди со мной это сделали. Я ненавижу людей!»

Он их действительно ненавидел. «Ненавижу мужчин», «ненавижу свою работу», «ненавижу незрелых детей», «ненавижу старых», «ненавижу свою мать». Таких фраз было много – в припадках гнева, в скрежете зубов, в судорогах, которые он не мог контролировать (и отказывался пить таблетки, сколько ни упрашивала Мариам); но за всем этим – она поняла, хоть и не сразу, – стояло одно: «Ненавижу тех, кто сделал это со мной».

Когда она решалась этого коснуться – Того, что с ним случилось, – Даниэль пустел глазами, бледнел и упрямо твердил: «Я не помню. Я ничего не помню. Я это стер. Вообще всё, что было до Ани, не помню. Не помню себя до пятнадцати лет».

Аня была первой девушкой Даниэля – и страдала шизофренией. Слышала голоса, ловила, убивала и резала бродячих кошек, проводя с ними какие-то ритуалы. Врала Даниэлю и изменила ему (по его словам). С тех пор он временно «возненавидел женщин» и принялся мстить – как умел. За полтора года он насчитал сто женщин в своей постели; потом – сжег список и перестал считать. Мариам не знала, какой была по счету: методичности Амира у импульсивного Даниэля не было. Он был воплощенной яростью, воплощенным хаосом; в котором, однако, присутствовал свой расчет.

Какое-то время Даниэль был панком – показывал ей фото с розовым ирокезом, бережно хранил кожаную куртку с нашивками, кастет, биту и стеклобой. Дрался, жил на улицах и в коммунах; но потом встретил очередную женщину – и решил измениться: стал носить длинные пальто и черные шляпы, интересоваться историей и винтажными вещами, пользоваться терпким дурманящим парфюмом. Всё это ему шло – несмотря на проколотую бровь и агрессивные тату на лице и по всему телу. Даниэль был дьявольски красив – не просто симпатичен; красив необычной, пугающей, гибельной красотой. Он легко мог бы стать моделью или актером – но, когда они познакомились, работал обычным клерком в какой-то непримечательной конторе. Ему было важно стать другим – нормальным. Жить по графику и расписанию.

Он много играл в компьютерные игры – и много, с какой-то милой, почти детской увлеченностью рассказывал о них Мариам. Они говорили о разном – о бытовом и душевном, смешном и грустном; Даниэль был надломлен – но это не мешало ему читать людей, как открытую книгу.

И успешно использовать то, что в этой книге написано.

«Все люди – просто ресурс. Они заменяемы. Если человек мне вредит, я его ликвидирую».

Мариам ждала его каждый вечер, кормила ужинами, болтала с ним до ночи, спала в обнимку, делала массаж, с упоением касаясь его совершенного тела, запуская пальцы в густые волосы, – но в какой-то момент настала пора «ликвидировать» и ее.

Пара ссор, пара приступов ревности с ее стороны, его спонтанная ночь с бывшей – и вот она уже «истеричка», «опасный человек» и «насильник». «Не трогай меня, не трогай, я сказал!! – кричал он, с безумными глазами отшвыривая ее, раздирая кулаки в кровь, чтобы ее не ударить. – Отъебись уже наконец! Ты меня до психоза, блять, доводишь, убирайся, я тебя ненавижу!»

Потом – успокаивался, извинялся, говорил логично и холодно. Всё холоднее и холоднее, логичнее и логичнее. После разрыва с бывшей появилась другая; с Мариам он перестал спать. Сначала вяло отрицал, что она его не привлекает; потом стал это признавать. И не просто признавать, а с уточнениями. «Ну слушай, не знаю, может, ты кому-то в этом смысле и нравилась – но это пиздец! Сверху с тобой неудобно, мне не нравится, как ты двигаешься. Все эти минеты неудачные с зубами, нос у тебя к тому же маленький, а мне нравятся большие… И с волосами тебе, может, сделать что-нибудь, а? Цвет ни темный, ни светлый – уебищно как-то. Макияж мне нравится яркий, опять же, а ты почти не красишься. Ну короче, не то!.. Вот Диана – ммм, Дианочка… Как вспомню ее тяжелые ботинки – так и хочется, чтобы она меня ими пнула по лицу!.. Понимаешь, вот у нее ебучка как у сучки, ее трахать прям хочется, понимаешь? А тебя – нет. Ну не для того ты! Не доросла ты до моего уровня».

Такого Мариам, при всем ее опыте, не говорил еще никто, никогда. Она плакала, стонала, рычала от бессильной ярости, царапалась, резалась, била посуду. Металась, как зверь в ловушке, не находя выхода; казалось, чем больше Даниэль унижает и отшвыривает ее – тем больше ее к нему тянет. Она чувствовала, что теряет рассудок, что не владеет собой. Что пойдет на что угодно – буквально на что угодно, – лишь бы им завладеть.

И пришлось пойти.

Всё чаще Даниэль шутил на тему денег – что она его sugar mommy: покупает ему одежду, оплачивает такси, бесплатно кормит почти каждый день. Подарила трость с клинком, пневматический пистолет, еще пару вещей, которых он хотел. После секса однажды томно протянул: «Мне пора брать за это деньги!..»; язвительно шептал ей на ухо, обдавая горячим шепотом: «А что, разве ты не хочешь, чтобы я был твоей личной шлюхой? Сколько ты согласилась бы мне платить?»

Мариам уже ничего не знала, ни во что не верила – земля уплывала у нее из-под ног. Когда-то люди платили ей – и она знала, что ни за что в жизни, никогда, никогда не окажется по ту сторону. Никогда не унизит вот так человеческое существо. Но…

Казалось, сам дьявол пришел, чтобы проучить ее за прошлые грехи. Даниэль при ней целовался с какой-то малолеткой в клубе; Даниэль привел к ней на ночевку своего семнадцатилетнего друга – панка-наркомана, глупенького, но симпатичного, – и у них случился секс втроем. Мариам была исступленно счастлива – ей удалось поймать Даниэля, сожрать его, растерзать, пусть и на одну ночь; но это была всего одна победа перед чередой поражений.

В конце концов, Мариам решилась – спросила о сумме, и Даниэль ответил. Они составили и подписали контракт.

Дальше был вихрь безумия – пустые глаза и апатичные односложные ответы Даниэля; его безвольное тело зомби и отсутствующий взгляд в постели; не выдержав, через пару недель она отпускает его – и он сразу уходит к Диане; потом всё складывается так, что они вместе живут – но Даниэль каждый день пилит ее, язвит, орет, истекает ненавистью, планомерно выживая ее из квартиры. Как любая вещь, она отслужила свое. «Не отработанные» деньги он ей, естественно, не вернул – хотя они об этом и договаривались.

Потом – два месяца молчания, ее агония; она постоянно писала ему, он не отвечал. Потом – все-таки ответил. Как оказалось – не просто так: ему нужно было место для житья. Мариам впустила его в свою новую съемную квартиру.

Несколько месяцев он жил у нее бесплатно; какое-то время они снова почти дружили, и Мариам была на седьмом небе от счастья, опьяненная его близостью, – но каждые выходные он методично ездил за город к Диане, и это было никак не остановить. В конце концов, увидев, что Мариам не сдается, Даниэль снова стал скандалить и вести себя по-свински – пошел проверенной тропой. «Ты что-то делаешь, да? Что-то де-елаешь… Не могу понять, что – но у тебя точно что-то на уме! Не смотри на меня, у тебя странные глаза! Убери глаза, убери руки!!»

Когда он провизжал это, Мариам сидела на другом конце комнаты – с руками, сложенными на коленях. Напряжение копилось. Постепенно она перестала чувствовать страх – остались только боль, усталость и презрение. Она хотела, чтобы Даниэль убрался из ее жизни – и в какой-то момент, дождавшись подходящего повода, этого добилась. Помогла ему собрать вещи, сказала «пока» на прощание – но он лишь злобно заскрежетал зубами, не глядя на нее. И, едва выйдя за дверь, везде ее заблокировал.

Потом – разблокировал; через полгода они снова стали общаться, даже встретились и погуляли. Даниэль опять был спокоен и даже добр – у него всё разладилось с Дианой и работой, он собирался уезжать из Питера. «Я много чего говорил – но говорил специально, чтобы ты наконец сдалась в своей борьбе, – признался он. – Это было жестоко, грубо – но так было надо. Иначе ты бы не поняла».

Они сидели в парке у журчащего фонтана. Мариам смотрела на воду, сверкающую солнечными бликами, – и чувствовала, что прощает его. Он действительно не умеет по-другому. Она выжила, как выживала всегда; а он – заслуживает сострадания.

С того момента они стали друзьями.

…«Ты не можешь бросить меня вот так, как какую-то вещь! Тем более, мне курсач сдавать через полторы недели! Ты поступаешь со мной не лучше, чем все мудаки из твоего прошлого поступали с тобой!..»

Медленный вдох, медленный выдох. Мариам собрала силу воли в кулак – и снова открыла вкладку с истеричными сообщениями Коши.

«Коша, никто никого не «бросает». Ты не ребенок, не зверушка и не вещь, чтобы тебя «бросили». Просто люди заканчивают отношения – так бывает. Я эти отношения продолжать не хочу. Но готова дальше общаться с тобой и быть тебе другом. Выбор за тобой – только, ради всего святого, перестань оскорблять меня. Ты понятия не имеешь, что именно со мной происходило. И поверь – по сравнению с теми, кто был со мной, я просто пылинки с тебя сдуваю».

«Бросить человека вот так, произвольно – это именно мудацкий поступок! Хорошие люди так не поступают – они договариваются, они решают проблемы! И что, тебе возможность быть выпоротой плеткой голой дороже нашего общения?!»

«Дело не в том, что конкретно мне «дороже», – изо всех сил стараясь не закипать, напечатала Мариам. – Мне дороже моя свобода действий. Ради отношений с тобой я не готова отказываться от того, чего хочу и что мне важно. Не готова себя ограничивать. Потому что – я сто раз говорила, что у меня нет к тебе взаимных чувств и я не могу дать тебе ничего серьезного. Сто раз говорила, что тебе стоит самому все это закончить – потому что я не хочу сделать тебе больно и оказаться виноватой потом. Ты умолял не заканчивать, говорил: «все смогу, все приму, изменюсь, не буду так реагировать». Я ведь знала, что ты потом так и будешь делать – выставлять меня мучителем, а себя жертвой. Я не лгала тебе, я заботилась о своих чувствах, говорила с тобой по полночи, утешала, когда ты плакал. Зачем – чтобы после всего этого оказаться в роли мучителя? Перестань строить из себя жертву, это был твой выбор – оставаться вопреки. И теперь ты винишь меня в своих поступках. Нужно уметь принимать за них ответственность».

«Я именно так все и вижу – ты мучитель, а я жертва, – то ли злобно, то ли изможденно написал Коша. – Ведь ты так же видишь тех, кто был у тебя, разве нет?»

«Нет. Не так же. Я принимаю ответственность за каждый из своих выборов. Я выбирала их, зная, что они за люди. Я все знала с самого начала».

«А я – не знал».

Мариам прижала ладонь к горячему лбу, глядя в желтый глаз настольной лампы. Сколько уже тянется этот разговор? Два часа, три?..

«Ты знал очень много. Я была абсолютно открыта перед тобой. Говорила о своем прошлом, рассказывала, что мне нравится, а что нет, о своих реакциях. Ты знал все. А если не слышал – это, увы, не мои проблемы».

Подумав, она стерла последнюю фразу.

«И, кстати, о сессии ты знал заранее. И принял это, – добавила она. – Я уже не раз говорила, что мне надоело постоянно скандалить и оправдываться за то, в чем я не виновата».

«Я не знал, что будет вот так! С обнажением, и тактильностью, и…»

«А чего ты ожидал от БДСМ-сессии?»

«Явно не того, что в каждом слове буду слышать, как ты очарована этим мастером! Тебя так распекали ревность и собственничество, когда ты увидела мое фото в расстегнутой рубашке с другой женщиной – а в своем глазу бревно разглядеть слабо?!»

Мариам налила в стакан воды – и выпила ее залпом. Жаль, что это не виски.

– Ну как там ситуация? Совсем все плохо? – отвлекшись от корейского сериала, сострадательно спросила Эля с дивана.

– Совсем, – Мариам покачала головой. – Хуже, чем я думала. Он совсем дитя. Он действительно ничего не понимал и не понимает.

– Ты ни в чем не виновата, – нахмурившись, решительно сказала Эля. – Ты была с ним честна и тактична, столько с ним возилась… Да, грустно – но он знал, во что лезет!

«Ты сама виновата – только ты! Ты не понимаешь слова «нет», ты опустилась до того, чтобы купить себе в рабы человека!.. Я горжусь, что не вернул тебе те деньги – так было надо, и я их никогда не верну!»

Она вздохнула.

– Знал ли?..