Мариам

Глава четвертая. Близнецы. Эпизод первый

Глава четвертая. Близнецы

Настоящее

– Мне кажется, дело в том, что ты слишком стремилась воспринимать его как человека. Понимаешь? Слишком рвалась к диалогу с ним! – с жаром сказала Эля, помешивая кофе длинной ложечкой. Мариам обожала такие ложечки – ими можно есть пенку с латте так изящно, будто она (снова) в аристократическом салоне века восемнадцатого; там зачастую именно так подавали мороженое или десерты. О чем я думаю, черт побери?.. Она вздохнула.

– А разве можно без диалога? В смысле – я даже не представляю, как это. Я так просто не умею. Значит, я какая-то дефективная?

– Нет, конечно! – нахмурившись, Эля сердито потрясла головой – ее хвост закачался из стороны в сторону, как у большой фиолетовой белки. – Это просто значит, что ты не подходишь для этой сферы. Для таких практик, для… всего этого.

– Но что делать, если я хочу в эту сферу? – горько спросила Мариам. – Если у меня есть такие желания? Если мне это подходит? Там я ощутила себя… на своем месте. Я такого не чувствовала уже очень давно.

Эля отхлебнула кофе; мимо пронесся официант с подносом, уставленным аппетитными мягкими вафлями. Когда-то именно Мариам показала Эле эту кофейню. Они смотрели салют в честь дня морского флота у Петропавловской крепости, а после у метро собралась такая толпа, что раздвинуть ее могла бы лишь сила Моисея перед лицом моря, – и они зашли сюда, чтобы переждать нашествие на несчастный вестибюль Горьковской в форме летающей тарелки. Эля повизгивала от восторга; тогда она только переехала в Питер – и такого вкусного кофе в такой разнеженно-уютной атмосфере еще не пробовала.

В итоге кофейня стала их местом для серьезных дискуссий. Точнее – слишком серьезных для кухни.

По безнадежности в зеленых глазах Эли Мариам поняла, что ответа у нее нет. Значит, всё совсем плохо.

– Насколько я поняла, в этой сфере положено, чтобы ты воспринимала его… как объект. Понимаешь? – поставив локти на стол, сказала Эля; было видно, что она с трудом подбирает слова. – Как объект для удовлетворения твоих желаний – не более того. И так же – он тебя. Как живую куклу. Ты удовлетворяешь его желание подчинять, он – твое желание подчиняться. И всё. Тут нет и не может быть человеческого взаимодействия. Разговор должен быть о тебе, о твоих эмоциях. Не о нем. Как только ты пытаешься разобраться в нем – смысл этих сессий теряется. Подчинения уже нет. Понимаешь?..

Мариам, конечно, понимала – но легче ей от этого не становилось. То же самое – чуть ли не теми же самыми, Элиными, словами, – ей вчера написал Матвей, когда она поделилась с ним историей об Андрее.

«Нижний не может сочувствовать верхнему. Как только ты сочувствуешь мастеру, как только лезешь к нему и пытаешься в нем разобраться – ты меняешь роли. Ты задаешь вопросы – а значит, становишься главной. Ты ведешь. А вести должен быть он. Это он должен в тебе разбираться и кайфовать от этого. Я не позволил бы задавать вопросы той, кого должен связывать и пороть. Я доминировал над разными девушками – в том числе полненькими, некрасивыми, над теми, кого не хотел. Доминировал над парнями – целовал их, швырял, как тряпичные куклы. Без секса – просто потому, что могу. Но если бы кто-то из них пытался вот так со мной говорить… Это уничтожает весь смысл БДСМ. Конечно, можно поискать мастера с другим подходом. Я бы вообще женщину посоветовал, чтобы не было соблазна рассчитывать на что-то большее. Но… У тебя не получится, пока ты это не поймешь и не примешь. Его косяк тут, конечно, тоже есть – он выдал тебе очень личную информацию, и сам этим вывел ваше взаимодействие за пределы того, чем оно должно быть. Но хватит искать виноватых, Мариам. Так просто случилось».

«Так просто случилось». Конечно. Как и всегда.

Матвей – с его вечными пафосными речами о том, что «каждый имеет право закончить отношения». Матвей – с его самодовольной убежденностью в своем превосходстве. Матвей – с его паническими побегами от любой человеческой близости в пустые речи о «личных границах».

Матвей – номер четвертый. Вот кто еще был в последние годы.

Он был братом-близнецом Егора – и это загнало Мариам в ловушку, из которой она пыталась выбраться целый год, изранившись в кровь.

Она много лет слушала истории о Матвее от Егора – но не знала его лично. Егор не горел желанием их знакомить; будущее показало, почему. По рассказам Егора, Матвей был его полной противоположностью, хотя и внешней копией, – прямо как в мифах и сказках; богатый, успешный, со спортивной горой мышц и импозантной бородкой, натурал, бабник, одержимый страстной любовью к своей юной жене – но при этом постоянно ей изменяющий. Неплохой поэт, хороший бизнесмен, ненадежный друг. Патологический лжец.

Идеальный портрет нового героя.

В тот год Матвей вместе с женой переехал в Питер – Мариам знала об этом. И еще знала, что в браке у них разлад: жена призналась, что никогда его не любила и хочет развода – а пока, как минимум, разъезда. Это так разбило Матвея, что он принялся удерживать ее силой, угрозами, обещаниями у***ь любого, кто к ней прикоснется; она осталась, агрессивно затаившись, напуганная его истериками. По крайней мере, так ситуацию описывал Егор.

Мариам добавилась к Матвею в друзья во «ВКонтакте» – просто так, по спонтанному порыву, ни на что не рассчитывая. Ей было интересно. Он принял заявку и сразу написал. Всю ночь они проболтали взахлеб – о поэзии, об отношениях, о смыслах; странный манипуляторский диалог обо всем и ни о чем, полный плавных переходов и аккуратного, завуалированного флирта. Мариам наслаждалась – ей давно не хватало такого общения. Матвей был умен, логичен, полон напористой завоевательской харизмы.

На следующий день они встретились в кальянной, пили вино – и в ту же ночь переспали. Они ни о чем не думали – обоим снесло голову. Матвей выглядел, говорил, вел себя почти как Егор – но так, как если бы Егор был другим. Если бы он желал ее. Мариам сама не ожидала, что эта сюрная зеркальность подействует на нее вот так – какими-то темными чарами, которым невозможно сопротивляться.

Они встречались тайком – сначала пару раз в неделю, потом почти каждый день. Матвей врал жене, выходил, чтобы ответить на ее звонки и сообщения. Они говорили, говорили, говорили, сплетаясь в отчаянном танце родственности; гуляли, по восемь часов не вылезали из постели, захваченные друг другом, – и снова говорили. У Матвея была усталая, надломленная душа – и эта усталая надломленность мерцала в его глазах; их темно-каряя глубина была гораздо более тяжелой, порочной, угрожающей, чем у Егора. Гораздо более несчастной.

Матвей страдал по жене; без нее его ломало, как наркомана без дозы. Мариам всё это видела – и вскоре, увы, это стало причинять боль. Он влюбился в Мариам – влюбился искренне, – твердил, что никогда не встречал женщины, которая бы так его понимала, с которой было бы так хорошо в общении, так идеально в сексе, – et cetera, et cetera. Никогда не встречал никого, кто в его глазах красотой мог бы сравниться с Нею. Никогда не встречал никого, кому посвящал бы стихи – кроме матери и Нее. «Если мы будем вместе, ты будешь той, кто родит мне детей», – страстно шептал он ей в постели. А потом уезжал домой – отводя повлажневшие глаза, опуская плечи, будто побитый.

Будто его тянут туда веревкой.

Они полюбили быстро и безысходно. Матвей клялся, что в январе – сразу после Нового года – расстанется с женой, расскажет ей о Мариам и будет с нею. Месяц не спал с женой, соблюдая данное слово. «Всё мое существо хочет быть с тобой. Всё, что я люблю, уважаю, во что верю, чем восхищаюсь – в тебе. Единственное, что мне мешает – мое гребаное бессознательное… Но я делаю свой выбор, у меня есть воля! Бессознательному придется смириться».

Конечно же, он не справился.