Мариам

Глава пятая. Незнакомец. Эпизод первый

Глава пятая. Незнакомец

Настоящее

– С дне-ем рожде-енья! С дне-ем рожде-енья! У-у-у-у!!.. Спасибо, что выбрали наше заведение для этого важного дня!

Хлопки, выкрики; на стол перед Мариам поставили длинный бенгальский огонь – сверкающую «свечу», воткнутую в малиновое пирожное. Она засмеялась от радостной неожиданности – маневр удался. Эля хлопала, с детским восторгом глядя на огонь; Толик бросился фотографировать. Мариам вытащила свечу и ойкнула – слегка обожгла кончики пальцев. Свеча тут же погасла – видимо, от контакта с воздухом.

– Поздравляем и желаем всего самого лучшего!..

– Спасибо! Как приятно, – улыбнулась она.

У стола собралось несколько кальянщиков и официантов – все, кто принес ее иллюзорный «торт». Один из них был очень похож на Амира – голосом в нос и скучающе-высокомерным выражением лица (добрым и милым Амир бывал только в наркотрипах – или когда стремился соблазнить очередной номер для своего списка). Мариам уже не первый раз цеплялась за него взглядом – и испытывала смутную досаду от этого.

Когда-то ей так же понравился Коша. Потому, что был немного похож на Амира. И Даниэль – потому что напоминал Сашу. И Виталька – потому что в нем было что-то от воздушной утонченности Луи. И Матвей – потому что был копией Егора. Вечные поиски отражений; зеркала множатся, но ускользает суть.

– Ух, здесь здорово, мне нравится! – довольно воскликнула Эля, когда после «свечи» принесли первые сеты коктейлей – пробирки с разноцветным содержимым, дымящиеся мерные колбы. Мариам выбрала бар с химической тематикой – даже счет тут подавали в учебнике химии для восьмого класса. Все три этажа заполнял холодный неоновый свет, окрашивающий лица и тела в оттенки синего, розового и фиолетового. Выбрала – просто так, чтобы попробовать что-то новое. И потому что в последнее время эстетически подсела на неон – вероятно, тоже благодаря Амиру.

Ей же всё-таки «исполняется двадцать девять». Без минуты юбилей. Сегодня они кутят.

Настоящую дату своего рождения Мариам не знала; к тому же вычисления усложняла смена календарей. Поэтому после всего она стала отмечать этот праздник в день, когда встретила Иешуа – когда он спас ее от побиения камнями.

Здесь и сейчас – в нынешней России, в две тысячи двадцать каком-то году от рождения Иешуа – это был октябрь.

– Толик, сфоткай нас вместе! У тебя камера хорошая! – улыбаясь, Эля пододвинулась к Мариам и любовно прижалась лбом к ее плечу; Мариам ощутила растроганность. Эля сегодня при полном параде – в серебристом коротком платье в блестящих пайетках, сияющем, как диско-шар, в туфлях в тон, с зелеными тенями и огромными стрелками в уголках глаз. Толик – пухлый добродушный друг Эли, с которым они часто вместе тусили, – хмыкнув, старательно принялся за дело.

Напротив Мариам сидел Эдик, периодически надевающий электронную маску кошки с жутковатой красной подсветкой глаз. Они не виделись год – и за это время Эдик из застенчивого молчаливого мальчика превратился в раскованного юношу, улыбчивого, смешливого, с пирсингом и тату, высокого и статного, убежденного в своей бисексуальности. Они дружили и спали два года; именно так – дружили и спали. Мариам наткнулась на него во время очередной рядовой «охоты» – во время приступов одиночества, когда страдала по Даниэлю. Эдик тогда недавно потерял мать, был раздавлен горем, одинок, неопытен и прелестен. Он писал с жуткими ошибками, не переносил алкоголь – зато мог литрами пить сладкое какао с маршмеллоу, – любил аниме, учился рисовать в 3D и однажды нарисовал ее в виде фэнтезийного персонажа с третьим глазом во лбу. Они ходили в бары, гуляли в садах и парках; Эдик дарил ей маленькие милые подарки, влюбленно млел и дрожал, обнимая ее, писал редко и мало – стеснялся отвлечь, – но всегда прибегал по первому зову. Часами слушал ее, разбитую вином, когда ее накрывало горе. Приносил ей лекарства и продукты, когда она болела; помогал переносить вещи, когда переезжала. Эдик ее полюбил – наивной, большой любовью, на которую было способно его доброе сердце.

Мариам, конечно же, не отвечала ему взаимностью – не могла. И была отчасти рада прекратить всё это, когда появился Виталька. Как раз в то время Эдик признал, что его привлекают не только девушки, но и парни, – и пустился в эксперименты. Мариам сначала не пригласила его сегодня – не хотела ковырять старые раны, – но Эдик написал сам, поздравил ее и спросил, не хочет ли она встретиться. Мариам пометалась – и позвала.

И теперь он сидит здесь, рядом с непрерывно болтающим Егором, который в шутку к нему подкатывает. Егор приехал всего на сутки; на ее деньги – как всегда. Подарил ей какой-то дешевенький чокер, завалявшийся у него в рюкзаке (уже четвертый или пятый ошейник, который он ей дарит, – интересные получаются подтексты); сам застегнул его у Мариам на шее, сколько она ни вырывалась. Они оба продолжают играть в свой странный безысходный символизм – так же, как восемь лет назад. Обоим это нравится.

– Мариам, хочу поднять тост за тебя! – торжественно схватив пробирку, провозгласил Егор. – Ты – очень важный человек в моей жизни, первый и единственный человек, с которым я общался творчеством…

– И которого ты периодически называешь тварью, – не удержавшись, вставила Мариам.

– Ну, потому что ты и есть тварь. Всех красивых парней собрала, мне никого не оставила! – гыгыкнул Егор; серьга в форме креста весело покачивалась в его смуглом ухе. – Но все мы здесь любим тебя по-своему, включая меня! – нервно ускоренная речь, отведенный взгляд; он прикусывает губу на вдохе. Ему всё еще неловко говорить это – спустя столько времени. Забавно. – Так что выпьем за Мариам! И за то, что я снова в Питере на ее деньги! Ура-ура-ура!

– За всё готов выпить, кроме последнего пункта, – проворчал Толик, чокаясь своей пробиркой с Егором. Толик – благородный рыцарь, человек традиционных патриархальных ценностей, немного гомофоб, – и наблюдать маленькое фрик-шоу, собравшееся сегодня вокруг Мариам, ему явно не очень уютно.

– А я выпью и за это. Традиции должны соблюдаться, – сказала Мариам, игриво выдыхая в Егора вишневый дым кальяна. Вишневого – как тогда. Интересно, вспомнит или нет?..

Вспомнил. Нервно и чутко Егор тут же выхватил у нее шланг, не меняя мундштук, обхватил его губами – и выдохнул в нее в ответ. Мариам зажмурилась, чувствуя странное умиротворение. Их вечер. Их маленькое причастие раз в год.

– С Мариам у меня когда-то первый раз случился поцелуй через кальян, если кто не знает! – неловко хихикнув, протараторил Егор – и передал шланг Эдику.

– Ой, об этом даже я знаю! – выдал тот. Егор покраснел; все хором захохотали.

– Мы были молодые, глупые, – отпивая нечто фруктово-терпкое из своей дымящейся колбы, отмахнулась Мариам. – Но…

Она осеклась – к их столу, опоздав почти на полчаса, вальяжно подошел Коша.

Коша, очень не похожий на себя.

Глаза подведены черным, недостатки кожи прикрыты тональным кремом, губ, кажется, слегка коснулась помада. Шапка густых золотисто-каштановых волос ласкает плечи; кожаный шнурок на белой тонкой шее, подвеска – значок пацифизма. Узкие черные джинсы, черная футболка с неровным низом и очень большим вырезом (женская?..); на футболке – огромная рогатая сова; поверх небрежно наброшен кардиган. Зазывной и холодный взгляд стервы из-под черных век. Это не прежний молящий взгляд котенка «полюби меня, пожалуйста!»; это взгляд «я сейчас покажу тебе, кто тут главный». То ли юный исполнитель глэм-рока, то ли дорогая нуарная куртизанка; мальчик, девочка – неважно; смелое бесполое существо, воплощение провокационного эротизма.

Коша стоял, вскинув голову, красуясь в неоновом свете. Толик, покраснев, нервно пил коктейль – и явно старался не смотреть в его сторону (видимо, сдерживал порыв суеверно перекреститься). Егор, демонстративно скривившись, пробормотал «Я покурить» – и ретировался; хоть он и гей, феминные мальчики вызывают у него отторжение – возможно, потому, что слишком уж нравятся Мариам. Эля просто сидела, широко распахнув глаза, и тихо материлась, посмеиваясь, – в смеси смущения, отторжения и веселья. Мариам только и могла, что смотреть на этого нового Кошу – и беспомощно ловить ртом воздух, пытаясь подобрать слова.

– Это что, это… Как это?! Мы с тобой всего месяц не виделись – что с тобой, блин, случилось?!

Коша холодно усмехнулся краешком пухлых губ – явно довольный всеобщим остолбенением, но не стремящийся это показывать. И – поманил ее пальцем.

– Ты, ты. Сюда.

Ни «привет», ни «поздравляю». Просто «ты, сюда», как хозяин собачке. Мариам вспыхнула, ощущая, как в ней нарастает мазохистское восхищение. Это всё, конечно, просто спектакль, – но насколько филигранно просчитанный. У нее сладко стянуло низ живота. Взять прямо сейчас, прямо здесь, эту сладкую порочную стервочку, капризную и дразнящую, повалить ее на стол, погрузив пальцы в шелковистую роскошь волос…

Черт побери, о чем я думаю? Я же всё с ним закончила. Остановись, остановись! У нас режим работы и конструктивного одиночества!..

Но этот снисходительно манящий пальчик решает многое.

Мариам перелезла через Элю и Толика, путаясь в подоле длинного платья – черного, атласного, с разрезом от бедра; специально купила его по этому случаю. На разрез ее, видимо, вдохновила «Снежная королева» Катя из стрип-клуба.

Она думала, это Коша будет стоять перед ней в оцепенении – но всё выходит ровно наоборот. Забавно. Отчего так колотится сердце?..

– Ты… Не знаю, как и зачем ты это придумал, но выглядишь потрясающе, – сказала она, чувствуя нежно-горьковатый аромат парфюма Коши. Тот без улыбки, серьезно, протянул ей длинную коробочку, перетянутую черной лентой. Мариам принялась развязывать бант; пальцы слегка тряслись.

– Что же это… Что-то большое… Ох!

В коробочке лежало перо. Самое настоящее перо, большое, с наконечником, пригодным для письма, – и с набором сменных наконечников разной толщины, в специальных ячейках. Густо-фиолетовое, как ночь, с серебристой ажурной подставкой. С черно-золотым пузырьком для чернил.

– О господи, это просто… просто… – (Давно никому не удавалось удивить ее подарком. Она посмотрела в глаза Коши – и увидела в них мерцающую грустную темноту). – Спасибо. Оно восхитительное.

– Ого, ты подарил Мариам перо?! – вскрикнул вернувшийся с перекура Егор. – Охуенно! Дай я тебе руку пожму!..

…На то, чтобы сидеть рядом с Мариам, претендовали и Егор, и Эля, – но Коша невозмутимо, царственно занял это место – и ни разу с него не встал. Мариам вдыхала его аромат, смотрела на его томно подведенные глаза и бледную кожу, залитую лиловым неоном, – и чувствовала, как что-то дает ей в голову. Что-то покрепче алкоголя.

Что-то лживое, навеянное моментом – но всё же ценное. Что-то, чего она давно не чувствовала.

– Ну ты выкинул, конечно, пиздец! – весело отметила Эля после очередного тоста, перекрикивая музыку. – И глаза еще неровно подвел, слушай… Надо тебя поучить макияжу!

– Буду рад, – сдержанно отозвался Коша.

– Заявился с лицом «сучка пришла разъебать этот клуб и всем вам сейчас покажет»! – не унималась Эля. Она, конечно, понимает, чего добивается Коша и что творится сейчас с Мариам, – поэтому и не может перестать иронизировать.

Под перо Коша положил открыточку с репродукцией «Лютниста» Караваджо. Запомнил. «Для меня это идеал женственной мужской красоты», – сказала однажды Мариам; объясняла, почему часто вписывает «Лютниста» в свои тексты.

Открыточка пахла тем же горьковатым парфюмом.

Они играли в вопросы, в «правду или действие», в «я никогда не» – и каждый раз, когда очередь рассказывать истории доставалась Коше, Егор сидел с подчеркнуто скучающим скептическим видом, вздыхал, посылал понимающе-сочувствующие взгляды Мариам и чокался с ней коктейлями. Пару раз Егор с Кошей закусывались в дискуссиях о марксизме. Мариам не любила разговоры о политике, но сейчас была не против; всё это – компоненты ее личной микстуры от тоски. Ее веселой вакханалии.

– Ты не пойдешь курить? – спросила она в какой-то момент – когда вышли все, кроме них двоих. Коша повернулся к ней.

– А зачем? Мне и тут хорошо.

Не в силах противиться порыву, она нежно коснулась его бледных пальцев, косточки на запястье, благоухающих пушистых волос… Не целует, не прикасается сам, не рвется. Просто смотрит – хищно и пристально; именно так с ней и надо. Неужели понял? Неужели котенок действительно вырос в пантеру?..

Поцеловать, поцеловать, поцеловать. Она сглотнула слюну, умирая от жажды; да или нет? Да или нет? А что, если он не ответит? Что, если всё это – чтобы ей отомстить? Подразнить и оставить?

Но что это?..

За плечом Коши, позади, мелькает знакомая стройная фигура – прическа с зачесом набок, острый подбородок, высокие скулы… Короткий взгляд черных миндалевидных глаз – не на нее, куда-то мимо, – и он спускается по лестнице на этаж ниже.

Мариам замерла, дрожа, стараясь ровно дышать.

Опять. Да кто он такой? Может, у нее галлюцинации?..

– Извини, мне надо в туалет, – выдавила она.