Мариам

Глава четвертая. Близнецы. Эпизод четвертый

***

Прошлое

В этом городе они оставались уже почти месяц. Болезнь отступила – но вокруг Иешуа собиралось всё больше учеников. Собрания теперь не были похожи на маленький душевный кружок: теперь Иешуа вещал толпе, и его тихий голос становился крепче.

Мариам не знала, что чувствует на этот счет. С одной стороны, когда она слушала Иешуа – всё в ней замирало от робкого восторга, как и раньше. С другой – ее не покидала смутная тревога; казалось, что он не в безопасности. Он становится всё заметнее; что, если его заметят там, наверху? Римские сановники, те, кто имеет власть? Например, в Ершалаиме?..

Впрочем, Иешуа пока не собирается идти в Ершалаим; по крайней мере, не говорит об этом. Но здесь уже так много его последователей – как и во всех местечках, где они останавливались. И есть те, кто слышал всю историю – о непорочном зачатии Иешуа (Мариам недавно узнала, что его мать – ее тезка), о чудесах, совершенных им, о том, что он Мессия, посланный человечеству богом. И есть те, кто в эту историю верит. И их всё больше.

Как к этому отнесется Рим? А священники-иудеи?..

«Я должен принести жертву. Великую жертву, ибо только так я могу спасти людей».

– Чего это ты одна стоишь в сторонке? – подкравшись к ней сбоку, спросил Фома. Мариам вздрогнула от неожиданности, но улыбнулась.

– Да ничего, просто тут слишком… людно, – она поежилась, кутаясь в алые складки покрывала. – Не люблю толпу.

– Ну, теперь нам, видимо, придется ее полюбить, – со странной гордостью – будто отец, отмечающий успехи сына, – произнес Фома. – Равви – тот, за кем должны идти многие, многие люди.

– Да, я знаю. Знаю.

Знаю – и боюсь. Любая власть – это страшно; слишком большая ответственность. Иешуа добр, он верит людям; и не понимает, что не всем можно доверять.

Она вспомнила высокую темную фигуру Иуды в дверном проеме; в горле застрял жгучий ком.

Они стояли во внутреннем дворе, залитом солнцем. Иешуа сидел на ступенях крыльца впереди и беседовал с горожанами. Этот дом принадлежит семье с двумя дочерями-близняшками – Марфой и Марой. Они обе юные красавицы на выданье – и похожи, как две капли воды. Одно и то же смуглое личико с маленьким подбородком, одни и те же темные косы под платком, даже одна и та же родинка на правой щеке. Диковинное чудо природы. Марфа сегодня весь день носится туда-сюда, вынося гостям во двор вино и угощение, – вот и сейчас она выходит, держа два огромных подноса с хлебом, сыром и виноградом, запыхавшись от усталости. Мара же сидит у ног Иешуа, на нижней ступеньке, и восхищенно заглядывает ему в лицо, трепетно ловя каждое слово.

Пару раз во время рассуждений Иешуа клал руку на голову Мары – так же он иногда делал, когда говорил с Мариам. Что-то в ней неприятно сжималось от этого зрелища. Мара очаровательна. На ее прежнем поприще – пусть даже в том же Капернауме – близняшки имели бы успех. Да что там – заработали бы целое состояние и могли бы позволить себе большой дом с прислугой, много золота и дорогих нарядов, и отбор посетителей; стали бы элитными куртизанками, как те, что в Риме.

О чем ты думаешь, дура?!

Мариам вспыхнула, опуская глаза. Злые, ревнивые мысли – Иешуа осудил бы их. Точнее, не осудил – он никогда не осуждает, – но исполнился бы печали. Меньше всего на свете ей хотелось печалить его.

– Как думаешь, кто из них прав? – задумчиво спросил Фома, глядя, как запыхавшаяся Марфа возмущенно фыркает, бросая злобный взгляд на Мару.

– Что такое? – Мара невинно подняла глаза на сестру.

– Позорище, вот что! Тебя не учили принимать гостей? Чего ты расселась?!

– Я… я… – Мара виновато поднялась, отряхивая тунику, завороженно поглядывая на Иешуа. Тот посмотрел на Марфу – безмятежно и приветливо.

– Благодарю тебя за гостеприимство. Но порой беседа важнее любых пиров. Слушай, отвечай, думай – и обретешь великое богатство, которого не дают вещи.

Марфа посмотрела ему в глаза, растерянно покусала губу, и – села рядом с сестрой, угрюмо скрестив руки на груди. Теперь они слушали вместе. Иешуа благосклонно кивнул.

– Итак. Досточтимый Аврам спросил меня, как быть со старым законом «око за око» – и неужели мы не должны отвечать ненавистью на ненависть, насилием на насилие. Ведь, если кто-то причиняет нам вред – принято мстить. Скажите, добрые люди, кто что думает по этому поводу?..

Вскинулись руки; поднялся нестройный хор голосов. Мариам улыбнулась.

– Обе близняшки по-своему правы, но равви встал на сторону Мары. Чего и следовало ожидать. Он всегда предпочтет духовное земному, а беседу – угощению. Иногда мне кажется, что он может целыми днями голодать, предаваясь своим размышлениям и записям… Если ему не напомнить, что иногда надо есть, – она хихикнула.

Фома кивнул.

– Точно. А почему ты не сидишь там, на лестнице? – он показал взглядом на Марфу и Мару, которые устроились рядом, словно две одинаковых птички на ветке. – Почему они с ним, а не ты? Ты держишься в стороне в последнее время. Я заметил.

Мариам опустила глаза. Вот и оно. Время для откровенности.

– Потому что… Фома, скажи. Что говорят обо мне и равви?

– Ты о чем? – Фома нахмурил кустистые брови. – То же, что и всегда. Ты ученица равви, как все мы – его ученики. Ты наша подруга, наша сестра по духу. У тебя несчастная судьба, от которой ты спасаешься. Что еще о тебе могут сказать?

Мариам нервно сцепила пальцы в замок, пытаясь подобрать слова – и очень надеясь, что их никто не слышит.

– Не говорят ли, что мы… что я…

Нет, не выходит. Как же по-дурацки горит лицо. Она закрыла глаза – и замолчала.

Кто-то ведь только что фантазировал об элитных куртизанках. Где твоя смелость, когда она нужна?

Фома долго не отвечал, глядя не на нее – на толпу и Иешуа, захваченных бурной дискуссией.

– Знаешь что? Иуда может говорить разное. Он вообще много говорит – и про себя, и про других. Но отец всегда учил меня: «Трижды подумай, прежде чем верить болтуну», – для убедительности Фома трижды постучал себя по лбу мозолистым пальцем. – Я следую этому правилу. И уверен, все наши – тоже.

– А Варфоломей?.. – пробормотала Мариам, вспомнив случай с шатром.

– Ни разу не слышал, чтобы Варфоломей болтал подобное.

Глубокий вдох – выдох. Мариам почувствовала огромное облегчение: будто тяжелый камень стыда сняли со спины.

– Спасибо, Фома. Спасибо, что веришь мне, а не Иуде.

Он пожал плечами.

– Я верю тем, кому считаю нужным. В каждом конкретном случае. Но вообще – это просто меня не касается. Равви – мой учитель и друг. И если он полюбит достойную женщину – я буду только рад за него. Но я уверен, что он не из тех, кто готов прикоснуться к женщине вне брака. Он нравственный и честный человек. А Иуда болтает чушь. У него своя смута на сердце.

– Достойную женщину… – прошептала Мариам. – Никто не женится на бывших блудницах, ведь так?

Фома хмыкнул, потирая курчавую бородку.

– А откуда ты, собственно, знаешь?