Мариам

Глава четвертая. Близнецы. Эпизод третий

Всё сломалось, когда певичка выложила фотосессию с Матвеем. Черно-белые романтичные фото в ночном Питере; вот Матвей лежит прямо на асфальте, на перекрестке, а певичка восседает на нем, повалив его в страстно-игривом порыве – и оглядывается через плечо: никто не смотрит?.. Ее волосы светлым коротким штрихом разрывают темноту. Вот Матвей целует ее в губы, прижав к стене. Вот – поднимает на руки, нежно обхватывая ей бедра, чтобы она дотянулась до какой-то вывески; оба смеются, как дети. Вот она стоит у перил моста, мечтательно зажмурившись, а Матвей, стоя позади, целует ее в голую шею. У него расстегнута рубашка – и вот она собственнически гладит его пресс.

К романтичным фото прилагался романтичный рэп – всё как положено. В глазах у Мариам потемнело, сердце пробило пол, как только она это увидела. Она не могла простить Матвея – хотя могла понять, и это ранило только сильнее.

Певичка захотела этого – просто захотела; очередной каприз взбалмошной музы. А он сделал бы что угодно, чтобы ей угодить. Чтобы впечатлить ее. Чтобы вернуть взаимность.

«Это было бесплатно, у нее подруга фотограф, – объяснял он – хотя Мариам, свирепея, не желала ничего слушать. – Я не выложил эти фото – она их выложила. Обрати внимание. Это ее страница, и она выкладывает, что захочет. Ты тоже можешь выложить со мной что захочешь – любую романтику, хоть поцелуи. Это твое дело! А я на своей выкладываю только себя, я не афиширую свою личную жизнь. Ей я этого запретить не могу».

«Значит, я могу рассчитывать на такую же фотосессию? Если захочу», – хрипло выдавила в телефон Мариам.

«Пфф, да конечно! Вообще без проблем».

Но уже на следующий день, когда она подняла эту тему – всё изменилось. Матвей мялся, бледнел, краснел – и наконец честно и просто сказал: «Нет, уже всё. Я переобулся». Он обсудил с женой, можно ли ему посниматься так же с Мариам – и услышал твердое «нет». Она пригрозила, что, если в сети появятся его фото с кем-то другим, – она сделает то же самое. Матвей, конечно, сдался: его и так мучил непрерывный ужас от мыслей о том, что жена переспит с другим, отплатив ему его же монетой.

Мариам почувствовала, что ею, как выражается Егор, «вытерли пол». Снова. Какая-то вульгарная двадцатитрехлетняя певичка решает, что ей делать и не делать. Решает, как будет выглядеть ее жизнь, что ей позволено и не позволено. С какой, черт возьми, стати?!

И тогда Мариам перешла последнюю грань. Сделала единственное, что могло продавить Матвея; единственное, чем могла ударить в ответ. Написала певичке.

«Ты же понимаешь, что я пошлю тебя нахуй, если ты это сделаешь?» – куря сигареты одну за другой, дрожа, бросил он. Мариам пожала плечами, впервые чувствуя в себе силу – силу отчаяния.

«Окей, посылай. Мне плевать».

«Я доверял тебе. Ты готова предать мое доверие? Готова, что я никогда больше не буду относиться к тебе по-прежнему?»

Такого отчаянного, животного страха Мариам никогда в нем не видела. Но – снова пожала плечами, чувствуя себя инфернально хохочущей Настасьей Филипповной из романа Достоевского.

«Да что вы говорите? А что сделал с моим доверием ты?!»

«Только, прошу, не говори ничего о прошлом. Не говори… О тех, кто был до тебя. Прошу. Пожалуйста», – чуть ли не ползая на коленях, взмолился он. Мариам ненадолго задумалась.

«Хм, вообще я не собиралась этого делать. Но спасибо за идею».

И она безжалостно написала. Написала всё – как долго они встречаются; что именно Матвей ей говорил и обещал; когда он врал жене, что уехал в командировку, а на самом деле был с ней. Написала, что за годы брака он изменил двадцать раз – с кассиршей в магазине, где был директором; со своей подругой; со своей подчиненной; со случайной встречной из трамвая – с кем только не. Прикрепила скрины переписок для убедительности.

Матвей был готов к тому, что после этого жена порвет с ним – а тогда ему, по его словам, «и жить не стоит». Впервые он привлек Егора – тот звонил Мариам среди ночи, отговаривая ее писать. «Просишь пожалеть братика?» – съязвила Мариам – и, объяснив свою позицию, холодно попрощалась.

Певичка ответила именно так, как она думала.

«Мне так насрать, если честно! – с прямолинейностью дворовой девчонки написала она. – Я сказала так о тех фото только потому, что не хочу публично жрать дерьмо, объясняя родным, друзьям и подписчикам, почему мой муж состоит в других отношениях. Это всё, что меня волнует. В остальном мне похер – разбирайтесь сами. И хоть двадцать измен, хоть тридцать – это ничего не меняет. Всё сломалось уже давно. Сейчас всё держат материальные вещи и поступки, а их достаточно».

Несмотря на напускной хамоватый пофигизм, правда задела самолюбие певички, – и Мариам это знала. Показушно счастливые фото и сторис испарились, будто их и не было. Матвей стал реже видеться с ними обеими, ушел в работу, был замкнут и зол. «Вы обе предали мое доверие, – твердил он. – Я готов пойти во все тяжкие – и тебе лучше уйти раньше, чем это случится».

Мариам не послушалась – ждала казни. И казнь настала.

Матвей поехал в Москву потусить с друзьями; заранее сказал, что пойдет по клубам. Заранее сказал, что что-то может произойти. «Я уйду сразу, ты же понимаешь? Ты готов отдать всё, что нас связывает, просто ради одной ночи с кем-то еще?!» – захлебываясь слезами гнева, спрашивала Мариам. «Я просто хочу ощутить наконец, что я свободен и ни с кем не связан! – кричал Матвей. – Я заебался от всего этого – и от чувств к тебе, и от чувств к ней! Я устал. Я не буду ничего целенаправленно искать – но, если подвернется случай, не буду сдерживаться».

Тот День приближался неотвратимо, черным мечом висел у Мариам над головой. И наступил. Всё утро она звонила и звонила Матвею – а он не брал трубку. Может, просто в душе? Просто спит с похмелья? Просто по работе срочные дела?.. У нее глухо и быстро билось сердце, перед глазами всё плыло, руки леденели. Минута, еще минута, еще, еще…

Он перезвонил днем, часа в три. Холодно и пусто сказал: «Привет». Всё потемнело.

«Почему ты не отвечал?»

«Занят был».

«Чем?..»

«Ну… Думаю, ты понимаешь».

Мариам взревела, взвыла волком, сгорела, распавшись на тысячу дымящихся угольков. Она била посуду, швыряла мебель – и царапалась, царапалась, царапалась, пока не осталась лежать на полу, захлебываясь, трясясь, в луже крови. Ручейки текли с её рук, ног, лица, шеи – текли по желтому паркету, как по песку на гладиаторской арене.

За что, за что, за что, Господи?..

Она кричала ему, что он животное, эгоист, мудак, подлец; он холодно и зло отвечал на ее оскорбления. Просто клуб, алкоголь, красивая женщина. «Красивее меня?!» «Нет. И не умнее тебя, и не интереснее. Выдохни и прекрати истерику. Я просто захотел – и сделал. Потому что могу».

Мариам схватила упаковку таблеток, назначенных психиатром для терапии ПРЛ, – и, перекрученная судорогами, проглотила всё, что осталось в блистере. Настал конец всего. Я больше не могу, не могу, – лежа в луже крови, думала она. Я просто больше не могу. Хватит. Господи, пожалуйста, хватит. Прекрати это. Как угодно – просто прекрати.

Она не умерла – только пережила легкое отравление и два дня провалялась в полубреду, окоченевшая, с еле бьющимся сердцем. А Матвей вернулся домой, заехал к жене – и застал ее с любовником. Оказалось, всё это время у нее был другой парень; и за годы брака она изменяла мужу чаще, чем он ей. И с парнями, и с девушками.

«У меня пол из-под ног уплывает, – опустевшим, будто бы пьяным голосом невнятно говорил он Мариам в голосовых сообщениях. – Просто не могу нормально стоять. Не могу читать, работать – буквы плывут… Беру отпуск и уезжаю. х*р знает куда – просто подальше. К черту всё. Ты хотела, чтобы я пострадал за то, что сделал. Так что вот. Можешь порадоваться. Я получаю по заслугам».

Но Мариам не радовалась. Матвей узнал, что она чуть не убила себя, – и его единственной реакцией было: «Я так страдаю из-за того, что мне лгала жена». У Мариам будто содрали с глаз мутную пленку – резко и странно. Всё это время она была побочным винтиком в чужой конструкции, второстепенным персонажем в чужой игре. Не более. Певичка и Матвей выясняли свои отношения, вели свою войну – а она была просто случайным отрядом рекрутов, затесавшимся на границе. Пушечным мясом. Разменной монетой.

Когда это она соглашалась на такие роли? И с чего должна?..

Всё разорвалось; ей стало легче – но пусто. Матвей развелся, переехал в Москву, продолжил в фанатичном самоутверждении коллекционировать женщин. Вступил в – как он выражался – «секс-позитивное комьюнити»; стал завсегдатаем закрытых кинки-пати, учился шибари, практикам с воском, порке, перебрал за пару месяцев под сотню партнерш. Стал едким, желчным, эгоцентричным, туповато-топорным. Общаться с ним Мариам разонравилось – и, конечно, это было взаимно: Мариам трогала в Матвее то, что он больше никому не хотел показывать, – поэтому агрессивно защищался. К тому же она устала от его однообразных рассказов о том, как, где и кого он «выебал», от вставок в любом разговоре – хоть о пробках в Москве, хоть о «Моби Дике»: «Да уж, я вот на подарки своим девчонкам двести тысяч спустил в прошлом месяце», «Да неудивительно, что не помнишь: их было много!..», «Ага, я резко стал снова ощущать одиночество, когда впервые за три месяца переночевал один. Но, думаю, количество постоянных партнерш с двенадцати надо всё-таки сокращать – это многовато».

Мариам стало скучно. Они теперь были как рыба и птица – из разных миров. Совсем как с Даниэлем или Луи. Неизбежное, грустное отчуждение.

Она вновь написала Матвею как раз тогда, когда решилась на сессию шибари: подумала, что он единственный из ее знакомых разбирается в этом и может что-то посоветовать. У них впервые за долгое время сложился дружелюбный диалог; Матвей любил советовать и учить с высоты своего покровительства, это было его слабостью. Но мастера Мариам всё-таки нашла сама – не по его советам.

И вот что из этого вышло.

«Не надо искать виноватых. Закончить отношения – это тоже выход». Где-то она всё это слышала. Пару лет назад – от него же.

Егор недавно сказал, что Матвей собрался снова жениться – на девушке, с которой знаком всего месяц, очень похожей на его певичку. И еще – что после свадьбы они вместе улетают на Бали, а оттуда в Таиланд.

– Почему ты счастлива и не одинока только в трэше? – тоскливо спросила Эля, допивая кофе. – Ведь вполне можно жить без этой боли, без… всего этого? Просто жить!

– Да, конечно, – эхом повторила Мариам, глядя в стол. – Просто жить.