ГЛАВА 5

3794 Words
  Утро выдалось довольно солнечное, душное. Я шла по знакомым улицам, которые успели измениться вдоль разросшихся магазинов и думала о том, как же я все-таки ненавидела этот город. Хотя я бывала здесь как минимум раз в год. Проведывала Ивана Владимировича и еще одно место, куда шла, куда рвалась всей душой, где бы я ни была. Я остановилась возле магазина детских игрушек, потопталась у входа и решительно вошла. Молча проходила возле рядов с аккуратно сложенными игрушками, школьными принадлежностями. Ко мне подошла продавщица, но когда увидела мой взгляд, тут же ретировалась. Один раз в году ко мне нельзя было подходить, со мной нельзя было разговаривать, на меня нельзя было смотреть. Я выбирала долго. Даже не знаю, сколько времени провела возле прилавков. Когда подошла к кассе, в моей тележке лежал новенький рюкзачок с Винни Пухом на переднем кармане, большая полицейская машинка и вислоухий огромный белый заяц. Именно о таком зайце я мечтала в детстве.   – Вам завернуть на подарок или так заберете?   – Не заворачивайте, просто скажите сколько.   Но она не унималась:   – А у нас новые модели рюкзаков появились с трансформерами. Вы ведь для мальчика подарок выбрали? Для братика, наверное? Вы такая молоденькая.   – Для сына, – отрезала я, – мне с Винни Пухом больше нравится.   Продавщица обиженно дала мне сдачу и проводила недовольным взглядом, я чувствовала его спиной. Взгляд, полный презрения и зависти, а еще непонимания.      Припарковав машину на совершенно пустой стоянке, я тяжело вздохнула, достала пакеты с игрушками и ступила на раскаленный асфальт. Как странно, не смотря на жару, именно здесь всегда было прохладно, чирикали птицы и царила тишина. Я зашла за массивные ворота и пошла по узеньким, посыпанным песком тропинкам. Я могла здесь идти с закрытыми глазами, я могла бы ползти к этому месту в предсмертной агонии и никогда бы не ошиблась.   – Василиса? Ты ли это?   Я быстро обернулась и заметила сторожа в неизменной потрепанной куртке, залатанных спортивных штанах. С годами он не менялся. Удивительно, как человек мог сохранять все тот же потасканный облик и оставаться мужчиной без возраста.   – Николай Федорович? Признали?   Сторож улыбнулся щербатым ртом, на меня пахнуло перегаром, но я даже не заметила. Пожала перепачканную землей руку.   – Как же не признать. Конечно, признал. Кормилица вы моя. Я все сделал, как вы велели, цветочки посадил, землички присыпал. Убирался каждую неделю.   Он ждал награды, несмотря на то, что я ежемесячно присылала ему деньги. Но мне было не жалко, я бы присылала их ему каждый день, если бы могла. Порывшись в кошельке, я протянула ему несколько купюр. Сторож снова улыбнулся, сунул деньги в карман куртки. Сегодня у него пир, напьется до беспамятства и будет спать в своей каморке.   – Ну, ступайте, не буду вам мешать. Вы теперь наверно не скоро приедете.   – Я буду здесь бывать намного чаще, я вернулась в город.   Лицо Николая вытянулось, он был разочарован. Для него это означало конец прибыли, конец добавки к его крошечной зарплате.   – Не волнуйтесь, я свои выплаты продолжу, как и раньше, чтобы по-прежнему присматривали за ним.   Когда шаги хромого сторожа стихли позади меня, я толкнула выкрашенную в серебристый цвет калитку и почувствовала радость и боль одновременно.   – Ну, вот и мама вернулась, родной. Ты скучал? С днем рождения тебя, мой маленький, мама подарки принесла. Все как ты хотел. Надеюсь, тебе понравится.   Я всегда с ним разговаривала, с моим сыночком, я была уверенна, что он меня слышит. Особенно когда я здесь, рядом.   Сторож не обманул – могилка ухоженная, посадил незабудки, покрасил оградку, маленький памятник блестел на солнце. Я поставила свежие цветы в стеклянную вазу. Потом раскрыла пакеты с подарками. Я аккуратно посадила зайца у памятника в виде улыбающегося ангела. Поставила сбоку машинку и рюкзак.   – Вот зачем нам трансформеры, скажи? Если бы ты пошел в этом году в школу, мы бы обязательно купили тебе рюкзачок с Винни Пухом. Помнишь, в прошлом году я рассказывала тебе про него сказку?   Я села прямо на землю и обняла маленькую могилку руками, положила голову на пушистую траву.   – Я скучала, я думала о тебе каждый день, ни на секундочку не забывала. Я купила тебе новые сказки и сегодня обязательно прочту одну из них.   Я не знаю, сколько времени лежала на мягкой траве, поглаживая руками памятник. Только здесь ко мне приходило спокойствие, только здесь я могла плакать, превращаться в Ваську, которая похоронила своего трехмесячного сына семь лет назад. Чтобы спасти моего мальчика, мне не хватило всего лишь пяти тысяч долларов. Сегодня моя сумочка стоила дороже. Мой малыш, как же я боролась за твою жизнь, но видно плохо боролась, плохо молилась. Теперь я могу осыпать твою могилку игрушками и цветами, а вернуть тебя уже не смогу никогда.       8 ЛЕТ НАЗАД КАК УМЕРЛА ВАСИЛИСА      Артур не вернулся ни на утро, ни спустя месяц. Точнее, он появился в нашей квартире, когда меня не было дома, и забрал все свои вещи. Он не знал, как сильно я его ждала, как искала, как выспрашивала его друзей. А может и знал. Скорей всего знал, только ему больше не нужна была Васька. Тем более – беременная. Я узнала о том, что жду ребенка через неделю после того, как он исчез. Тогда я еще не понимала, что он меня бросил окончательно и бесповоротно.      Поняла лишь спустя несколько недель, когда вернулась в пустую квартиру и увидела свет на кухне. Бросилась сломя голову, сердце билось так гулко в ожидании в предвкушении. Я, наверное, простила бы ему все, только бы он вернулся. Только свет впопыхах забыли выключить, а квартира оказалась еще более пустой, чем тогда, когда я ее покидала утром. С того времени, как Артур пропал, мне катастрофически не хватало денег и я устроилась еще на одну работу. Мыла полы на лестничных площадках, потом прибегала перекусить, а вечером в клуб, снова петь и снова ждать, когда он вернется. Я так и застыла в дверях, с болью осознавая, что приходил Артур не для того, чтобы вернуться, а затем, чтобы уйти окончательно. Он опустошил все шкафы, забрал даже свой станок для бритья и зубную щетку. Только сейчас я осознала, что пока дома были его вещи, я не теряла надежды, что он вернется. Теперь же у меня не осталось даже этого. На кухонном столе лежала записка, написанная на скорую руку простым карандашом, который валялся тут же, рядом с проклятой бумажкой: " Я не вернусь. Все кончено, у меня скоро свадьба. Поэтому не ищи и не порть жизнь ни мне, ни себе. Вот деньги на аборт. Думаю, здесь больше чем достаточно. С квартиры съехать нужно до следующей недели. За все уплачено. Артур".   Я думала, что мой мир рухнул, что его разнесли торнадо или цунами. Тогда мне казалось, что большего горя не придумать, что большей боли не вынести. Я съехала в тот же день. Вернулась к Ивану Владимировичу как побитая собачонка. Он меня принял, слова лишнего не сказал, не упрекнул ни в чем. И мне от этого его молчания было еще тяжелее. Наверное, лучше бы он на меня накричал, или тоже выгнал из дому. Я сидела в ванной часами и читала проклятую записку, пересчитывала деньги. Артур оставил мне тысячу долларов. Немало. Аборт стоил тогда намного дешевле. Он от меня откупился. Таким вот способом. Я знала, на ком он собирался жениться. Его добрые друзья поставили меня в известность еще тогда, когда я обрывала их телефоны. Один из них даже сказал, что теперь он живет с Аленой Рахманенко на вилле за городом. Как же мне хотелось пойти туда, посмотреть ему в глаза. Услышать от него самого, что между нами все кончено, понять, почему он со мной так, за что? Я много думала в эти дни, а точнее ночи. Я не знала, как мне поступить, что делать. Я совсем одна. Я ждала ребенка, которого никто не хотел. От нас откупились, швырнули нам подачку тысячу долларов – вот сколько стоила моя разбитая жизнь и жизнь нерожденного малыша. Большего Васька не заслужила. Не заслужила она объяснений, последнего "прощай". Наверное, так мне и надо. Нельзя было так его любить, нельзя было быть такой счастливой. Всему приходит конец, даже самой волшебной сказке. Вот и моя закончилась. И я решилась – пусть Бог меня простит. Только куда мне сейчас рожать? Взвалить все на Ивана Владимировича? Слушать сплетни соседей? Перебиваться от зарплаты к зарплате? Растить нищету, как и я сама? Когда я осторожно, чтобы не потревожить Ивана Владимировича, прокралась к двери, тот громко меня окликнул:   – Васька, не смей, слышишь? Вернись и давай поговорим.   Он говорил долго, а я слушала, размазывая слезы и порываясь вскочить и убежать. Только не смела, не смела вот так взять и уйти. Впервые он был со мной строг, по–отцовски строг, я даже не смела рта открыть. Мне было стыдно, так стыдно, что у меня горели щеки, и я не решалась поднять глаза и посмотреть на него. Только чувствовала как слезы падают мне на руки и молча кивала. Он был прав, он меня предупреждал.   – Васенька, ну не конец света беременность. Ну и ладно, что без отца. Ты не первая и не последняя. Протянем как-нибудь, вон две тарелки супа есть и третья найдется. По-первой своим молочком покормишь, а потом оформим детскую кухню. Не в таких условиях детей-то растили. В голод на ноги поднимали. Ну не плачь, моя хорошая, вот так. Иди я тебя обниму.   Он гладил меня по голове морщинистой рукой, а я рыдала навзрыд.   – Васенька, деточку убивать нельзя, она не повинна в грехах родителей. Не нам решать, кому жить, а кому умирать. Вот родишь мне маленького, будет мне отрада на старости лет.   – А что люди скажут? – рыдала я, – что люди скажут? Стыд какой на ваши седые волосы.   – Васенька, плевать нам на них. Пусть что хотят, говорят. Нам главное чтобы ребеночек был здоровенький. Вытри слезы. Не переживай. Справимся сами. Вот увидишь. Все будет хорошо. Все будет хорошо, моя девочка.   И я ему поверила, я спрятала проклятые деньги в вазочку на столе и с новыми силами начала работать. Я все еще ждала, что Артур позвонит или посигналит под окном. Я срывалась к телефону каждый раз, когда раздавался звонок, и выскакивала на балкон, услышав рев мотоцикла. Артур не звонил больше и не приезжал. Я увидела его лишь один раз спустя полгода. Он даже меня не заметил, шел под руку со своей Аленой, нес следом сумки с продуктами к новенькому "джипу". Я не посмела подойти, просто стояла и смотрела со стороны, обхватим руками живот. Все надеялась, что он обернется. Не обернулся. Помог своей невесте сесть на переднее сиденье и рванул с места. Я долго смотрела им вслед и думала, что никогда больше не буду искать с ним встречи, никогда и ни о чем не попрошу. Я ошибалась. Я пришла к нему спустя пять месяцев, пришла и торчала под его окнами в надежде его увидеть. Сидела на лавочке под его шикарным домом с охраной и высоким мраморным забором.      Мой сын родился недоношенным на двадцать девятой неделе. От недосыпания и недоедания мой организм ослаб, и я не смогла выносить положенные девять месяцев. В больнице делали все возможное, хотя чего можно было ожидать от единственного роддома в захолустном городишке. Я ожидала чуда, но оно не произошло. Егорка родился весом семьсот грамм, его легкие все еще не работали самостоятельно, он перенес несколько операций на желудке. Все это время я жила в "патологии", дневала и ночевала там. Я мыла полы, помогала медсестрам, лишь бы мне позволили там остаться. Постепенно Егорке становилось лучше – он поправлялся на глазах, он даже начал брать грудь. Я радовалась каждой секунде, проведенной с ним, каждому дню. Я забыла обо всем и молила Бога, чтобы мой малыш выжил. Нас должны были выписать через пару дней. Мы с Иваном Владимировичем уже приготовили детское приданое. Потратили его сбережения, кое-кто из соседей одежду подкинул, ванночку. Я ждала моего малыша домой. Только перед самой выпиской Егорке стало плохо. Никто не мог понять, что случилось, почему он так истошно кричал и отказывался от еды. Диагноз поставили на следующий день – хроническое заболевание легких*1. Такое бывает у недоношенных младенцев. Меня успокаивали, говорили, что делают все возможное, но катастрофически не хватает медикаментов, не хватает нужных средств. Мне посоветовали перевезти малыша в платный центр в столице. Но там на лечение требовалось пять тысяч долларов, без предварительного взноса со мной даже говорить не стали. Я заняла, сколько могла, попросила ссуду на работе, но мне отказали. Оставалось только просить денег у отца Егорки. И я пошла. В тот момент я готова была продавать себя на улице лишь бы найти нужную сумму, но на все требовалось время, а у меня, точнее у моего малыша, этого времени катастрофически не хватало. Отсчет шел на дни.      Я прождала у ворот их шикарного особняка несколько часов, пока один из охранников не попытался меня выгнать. Тогда я взмолилась, попросила отнести Артуру конверт. Охранник ушел, а я смотрела на окна их дома и молилась, надеясь в очередной раз на чудо. Охранник вернулся спустя несколько минут. Судя по тому, как он не решался посмотреть мне в глаза, он прочел мою записку, только ответ передал на словах и я их никогда не забуду, не забуду этого страшного приговора, который так легко вынес моему сыну его отец:   – Мне велели вам сказать, что если Артур Александрович будет каждой ...хм... простите...каждой женщине, с которой он встречался давать деньги, то он скоро разориться. Вы уходите лучше, не стойте здесь, а то мне придется полицию вызвать.   Я не ушла, я все еще не верила, что Артур мог вот так просто сказать эти жуткие слова. Ведь в тот конверт кроме моей записки я положила прейскурант цен платного центра, справки с заключением врачей. Неужели после всего, что было между нами, он не смог найти для своего сына проклятые пять тысяч долларов?   В больницу я вернулась спустя несколько часов. На меня смотрели с жалостью, дежурная медсестра пожимала мне руку, предлагала чай с печеньем и успокоительное. Только никто не знал, как сказать мне, что у Егорки шансов на выздоровление все меньше. Мне уже не запрещали носить его на руках и часами сидеть с ним рядышком, трогать крошечную ручку. Я смотрела на все трубки и провода, которые оплетали крошечное тельце, на аппараты искусственного дыхания и понимала, что умираю вместе с ним. Это я дышу все слабее, все отрывистей, это мое сердце стучит все тише. Егорка умер во сне. Никто не заметил кроме меня, а я сидела тихо как мышка, чтобы медсестры не забрали его у меня. Дали еще драгоценное время проститься, еще минутку, еще секунду. Утром начался обход. Я все помнила как в тумане, у меня не могли отобрать тело, я выла и орала как раненное животное, я вцепилась в сына мертвой хваткой и не отдавала никому. Я рычала и пыталась бить и кусать санитарок. Спустя час им все же удалось с помощью психиатра убедить меня отдать малыша. Вот так умерла Васька. Точнее вот так она начала умирать, корчиться в агонии, а ее смерть была долгой и болезненной. Егорку мы хоронили вдвоем. Я и Иван Владимирович. Он, наверное, постарел сразу лет на десять, поседел еще больше. Я не плакала, у меня не осталось слез. Я только выла и стонала бессонными ночами, запиралась у себя в комнате с детской кроваткой и игрушками. А потом я начала пить. Водка приносила мне облегчение, пусть недолгое, но забвение. Я не слышала плач моего малыша, я не видела малюсенького гробика, я просто падала в черную дыру, а когда выныривала из бездны, Иван Владимирович обреченно ставил на стол очередную бутылку. Знал, что если не выпью – наложу на себя руки.   Вот как умирала Васька. Долго и мучительно сгорала в пьяном угаре. Инга родилась не сразу, спустя несколько месяцев беспробудного запоя. Ее рождение все же можно назвать чудом. Мне позвонили из клуба, попросили выйти на замену, просто открывать рот под фонограмму – их новая прима заболела. Мне нужны были деньги. Водка кончилась, Иван Владимирович отдал мне последние копейки. Так что нужно было срочно работать, иначе к вечеру я загнулась бы без спиртного, и я вышла. Кое-как накрасилась, приоделась, даже волосы расчесала, смастерив некое подобие прически дрожащими руками. Я стояла там, еле держась на ногах, и открывала рот как рыба, невпопад. Я мечтала о том, как закончиться этот вечер и я куплю заветную бутылку алкоголя, заветное зелье забвения. Я даже не заметила, что за самым первым столиком сидит необычный посетитель. Мужчина смотрел на меня, смотрел пристально, прожигая взглядом. Я и раньше его видела, точнее он стал завсегдатаем клуба еще тогда, когда я жила с Артуром. Бывало, официантки хихикали, передавая мне очередной букет роз, который я тут же отправляла в мусорку: "Вон тот тип снова пришел, опять тебе цветы и чаевые оставил. Эх, Васька, нам бы такого ухажера, а ты в своего Артура вцепилась, у этого мужика явно денег куры не клюют и запал он на тебя не по-детски, хватай удачу за хвост".   Только в этот вечер он не просто смотрел, он решил мою судьбу. Когда я закончила делать вид, что пою, ко мне подошли два здоровых парня, подхватили под руки и затолкали в автомобиль. Я даже не сопротивлялась. Когда увидела своего "похитителя" мрачно спросила:   – Купите водки или денег дадите? Лучше водки – и делайте что хотите.   Так я познакомилась с Германом. Точнее так он меня приручил, Пигмалион хренов. Вообразил себя богом. Эдаким принцем для заблудшей овечки, но он дал мне силы. Он помог мне возродиться из пепла.   Я сидела под замком в дальней комнате его особняка, выла и материлась, требуя водки, я переживала все кошмары наяву. Я узнала, что такое муки ада и белая горячка. Своего будущего любовника я все еще не видела после того раза в машине, когда он привез меня к себе в дом. За мной ухаживали молчаливые люди из обслуги, как за больным ребенком. Меня не выпускали, лишь приходили вынести тазик, в который меня выворачивало наизнанку, когда пары алкоголя покидали мое тело. Так же мне по часам приносили попить и поесть, но я оставляла еду нетронутой, только воду выпивала жадно, мое горло пекло от непереносимой жажды. Спустя пару недель ко мне пришел психиатр, такой весь прилизанный, холеный дядечка, он втирал мне про высокие материи, выписал кучу лекарств, учил справляться с депрессией, вел со мной непонятные игры с картинками. Только когда за ним закрылась дверь моей шикарной "темницы", я поняла, в чем теперь смысл моей проклятой жизни – это заработать денег, заработать столько, чтобы такие, как Артур Чернышев были лишь пешками в моих играх. Не важно, какими способами, но я стану богатой. Я выживу и отправлю его в болото, где даже сто долларов покажутся ему несметным богатством, я лишу его всего, что ему дорого, я спущу его на самое дно. Вот так родилась Инга. Утром она съела свой завтрак, приняла душ и переоделась в новую одежду. У нее появился смысл жизни – месть.      *1 – Хроническое заболевание легких, или бронхопульмональная дисплазия – это состояние, которое создает проблему с дыханием у новорожденных, особенно у тех, кто был рожден слишком рано. Легкие не могут захватить воздух или быть ослабленными, наполненными жидкостью или слизью.   Лечение зависит от того, насколько серьезное состояние. Оно обычно включает в себя кислородную терапию и иногда использование вентилятора, также как и медикаменты и диетотерапия.     Я с наслаждением пила малиновый чай и разжевывала не спеша домашнее печенье. Как же я соскучилась по этому вкусу, вкусу детства. Иван Владимирович смотрел на меня, подперев подбородок рукой, и улыбался. Только он мог вот так искренне радоваться встрече со мной. Он любил меня. Не за особые заслуги, не за внешность – просто любил, как отец любит своего ребенка. Нормальный отец.   – Как ты изменилась, какой красавицей стала. Налюбоваться не могу.   – Да бросьте, это все современные ухищрения: краска для волос и косметика, плюс хирургическое вмешательство – вот и красота налицо и на лице.   – Эн нет. Красота – дело наживное, ты изменилась в другом смысле, стала взрослая и уверенная в себе. Только не радуют меня эти перемены. Чувствую, недоброе ты затеяла. Меня не обманешь. Зачем тебе вся эта информация? Вон денег сколько заплатила. Зачем ворошишь осиное гнездо?   Я нахмурилась. От Ивана Владимировича ничего утаить нельзя, видит меня насквозь.   – Пришло время платить по счетам. Они мне должны. Должны столько, что деньгами тут не рассчитаться. Вы меня не отговаривайте. Я к этому шла долгие годы. Училась, менялась, собирала информацию по крупицам.   Он тяжело вздохнул, подлил мне еще чая.   – Месть, Васенька, разрушает. Да, она сладкая, когда мечтаешь о ней годами, а когда воплотишь, что останется? Пустота?   Он был прав, впрочем, как всегда, но у меня внутри и так пусто. Дальше уж и некуда.   – Ты бы, Василиса, нашла себе парня хорошего, вышла замуж, семью создала, а ты все прошлым живешь. Все забыть его не можешь. Отпусти боль. Отпусти и начни жизнь с чистого листа.   Я поставила чашку на стол с такой силой, что весь чай расплескался на белоснежную скатерть.   – С чистого листа? Как начать? Кому я нужна со своими проблемами? Вы ведь помните приговор врачей – детей у меня скорей всего уже не будет. Так что семью мне не создать, мужчинам я не доверяю. Вот возьму все, что мне причитается с Чернышева и заживу новой жизнью с чистой совестью.   – А будет ли она чиста, совесть твоя?   – Будет. Вы мне лучше конвертик отдайте.   Иван Владимирович подтолкнул ко мне пальцами большой желтый конверт. Я с нескрываемым удовольствием достала фотографии. Не буду лгать – от увиденного мне стало не по себе. Не то, чтобы я была в шоке, но все же надеялась, что Чернышев не такая скотина. Впрочем, напрасно надеялась. На снимках мой бывший возлюбленный совокуплялся, другого слова не подберешь, с несколькими дамочками легкого поведения. Снимки не очень хорошего качества, но видно, что девушки обслуживают по высшему классу и Чернышев стонет от наслаждения. В душе поднялась волна ярости. Черная волна, вызывающая дрожь отвращения. Я не стала рассматривать снимки дальше – духу не хватило. Перевернула их картинками вниз и достала другие документы. А вот тут еще интереснее – неуплата налогов, если хорошо покопаться – за это можно и посадить эдак на пару лет. Но все на закуску. Вначале пошлю-ка я его милой жене снимки, а потом пожалею несчастную, а вдруг она мне что-то интересное расскажет. Более интересное, чем просто неуплата налогов. Ведь есть же у тебя, Чернышев, скелеты в шкафу, кроме Василисы?   – О чем задумалась, Вась?   – О том, что мало тут компромата, мне нужно больше, намного больше. Сведите меня с тем человеком, который делал эти снимки. Мне нужно поговорить с ним лично.   Иван Владимирович задумался, а потом осторожно вытер тряпкой разлитый мною чай.   – Васька, ты что затеяла? Чего добиваешься? По-моему тут достаточно, чтобы разрушить его брак.   Я расхохоталась, истерично так, не смогла сдержаться.   – Разрушить брак? Этого ничтожно мало. Я хочу уничтожить его, раздавить, унизить, разорить.   Иван Владимирович посмотрел на меня с сожалением и я, черт возьми, не понимала его.   – Пять тысяч долларов, – процедила я, – жизнь моего ребенка стоила всего лишь пять проклятых тысяч долларов. Его ремень стоит дороже. Я хочу, чтобы у него не осталось ничего: ни денег, ни компании, ни жены... НИЧЕГО. Как у меня когда-то. Мой сын мог пойти в этом году в школу... все могло быть иначе. Если бы он был жив, я бы не спала чертовых семь лет с Германом, я бы жила нормальной жизнью, а не просыпалась по ночам в холодном поту, слыша плач моего мертвого ребенка.   Иван Владимирович взял ручку и написал на салфетке номер телефона, подвинул ко мне.   – Поступай как знаешь, если тебе от этого легче. Только помни о том, что Егорку этим не вернешь.           
Free reading for new users
Scan code to download app
Facebookexpand_more
  • author-avatar
    Writer
  • chap_listContents
  • likeADD