Ангел-мечтатель

Глава 5.4

Когда Стас наконец вышел, Татьяна еще посидела немного, опустив глаза на сложенные на столе руки. Затем медленно, устало поднялась, даже не глянув на меня, и пошла деревянными шагами к нашему охраннику, привалившемуся спиной к двери.

Она остановилась перед ним и запрокинула голову, глядя ему прямо в лицо. Молча. Я не видел ее выражения, но через какое-то время каратель — он оказался одним из самых молодых и именно тем, который во время Татьяниного обучения принес мне новость, что она сбежала после нашей с ней ссоры — начал переступать с ноги на ногу.

— Я обучала вас всех здесь, в этой комнате, — вдруг заговорила она — негромко, монотонно, без всякого выражения. — Всему, что знала. Всему, что случайно обнаружила. Ничего не скрывая. Я не знала, как это сделать, но как-то получилось.

Молодой каратель отвел глаза в сторону и вжался в дверь.

— Я ничего не просила взамен, — продолжила Татьяна все так же безжизненно. — А сейчас прошу. Дайте нам поговорить с сыном наедине. Если нас нужно стеречь — стерегите за дверью.

Глаза карателя метнулись к ней, потом в мою сторону — лицо у него болезненно сморщилось.

— Если что, командир мне голову оторвет, — мрачно буркнул он.

— Не оторвет, — отозвалась Татьяна. — Я слово дала.

Последние слова прозвучали все так же тихо, но буквально заклокотали у нее в горле — как у Стаса, когда он впадал в полное бешенство.

Наш охранник втянул голову в плечи, бочком отодвинулся от двери, чуть приоткрыл ее наощупь и протиснулся в коридор.

Татьяна медленно повернулась, неторопливо подошла ко мне, подвинула ногой стул, на котором восседал Стас, к моему и опустилась на него, невозмутимо вытащив из кармана моих джинсов телефон.

— Как тебе все это удается? — не сдержался я при столь явном напоминании о ее отточенном уже почти до совершенства умении обводить любого ангела — даже меня! — вокруг пальца.

— Если бы мне все удавалось, — рассеянно пробормотала она, водя пальцем по экрану, — сейчас не пришлось бы думать, как держать телефон, чтобы Игорь не увидел, что ты связан. Ну вот, — добавила она со вздохом, — как я и думала: номера Игоря у него нет.

— Набирай Тошу, — быстро сказал я, с удовольствием снимая бремя принятия решений с ее уставших плеч.

— Я обещала, — как-то странно глянула она на меня.

— Послушай меня внимательно, — решил я преподать ей очередной наглядный урок нахождения выхода из любой ситуации. — Главное, что ты ему обещала — это позвонить Игорю. И если у этого кретина хватает ума только руки другим связывать — вместо того, чтобы проверить свой список контактов — то это называется форс мажор. Который снимает с тебя все взятые обязательства.

— Где ты видишь форс мажор? — спросила она меня с непонятным нажимом.

Ну, все. Мое отсутствие она всегда тяжело переживала — эта мысль подгоняла меня в попытках выбраться из заброшенной пустыни куда лучше, чем даже угроза распыления. Но на земле она в такие моменты объявляла священную войну моим родным пенатам — пока ей меня не вернут — а попав в них, начала почему-то в упор не замечать вопиющих нарушений прав их отдельных обитателей. Причем, особенно в последнее время — помню я, как у нее даже слова поддержки не нашлось для сосланного без суда и следствия. Это ее во время дополнительного курса, что ли, обработали?

Вот об этом я тоже весьма хотел бы послушать.

— Вот здесь я его вижу! — яростно закивал я в сторону своего прикрученного к мебели тела. — Тебе твое слово дороже — ладно. Я никому никаких обещаний не давал — распутай меня, и я тебе через пять минут твой телефон доставлю. Можешь потом назад связать, — самоотверженно добавил я, надеясь, что на такое у нее рука не поднимется.

Она покачала головой, закрыв глаза и вскинув брови с видом отрешенного смирения. Затем вздохнула, вызвала на экране телефона панель набора номера и принялась быстро тыкать в нее пальцем.

— Ты, что, его номер помнишь? — не поверил я своим глазам.

— А ты нет? — Она, судя по ее виду, не поверила своим ушам.

— Не отвлекай меня, — строго напомнил ей я. — Говорить с ним я буду, чтобы без лишних охов и ахов — мы не знаем, сколько у нас есть времени.

Без вступления, однако, не обошлось — забыл я подчеркнуть, что прямо сразу буду с нашим оболтусом говорить. Татьяна установила телефон так, чтобы он видел на экране нас обоих — только лица и ничего больше — но, бросив мне: «О, поздравляю, освободился наконец!», он принялся забрасывать ее вопросами о том, как она себя чувствует, как сдала экзамен, что это за новая работа и когда она к ней приступает.

Я горько пожалел обо всех тех случаях, когда показывал ему — по его малейшей просьбе и проявляя чудеса эквилибристики, между прочим — еще ничего не помнящую о нас Татьяну.

Она умудрилась пространно отвечать на его вопросы, ни сказав ни слова по сути.

Отобрать у нее телефон я не мог — нечем было.

Попросить ее направить на меня телефон — тоже, во избежание других излишних вопросов.

Я даже пнуть ее онемевшей под путами ногой не мог!

Оставалось только внушать.

В смысле, попытаться. Безрезультатно — по всей видимости, нарушенное кровообращение и на работе мозга сказалось.

Я осторожно прокашлялся, проверяя, не онемел ли уже и язык с голосовыми связками.

— Татьяна, к делу! — бросил я сурово и коротко, чтобы случайно не испортить впечатление предательским фальцетом.

Сработало — то-то Стас всегда односложными приказами ограничивается. Татьяна с готовностью оставила нас с Игорем лицом к лицу, а он мгновенно настроился на серьезный, приличествующий моему сыну лад.

Выслушал он меня внимательно и молча, лишь изредка перебивая уточняющими вопросами. В той части, где речь шла о заговоре аналитиков — план наших мер по противодействию им он встретил, согласно и одобрительно кивая. Так же коротко, спокойно и без раздумий ответил он на предложение стать координатором наших действий на земле — чего-то другого от моего сына только Стас мог ожидать.

Одним словом, введение моего сына в ряды лучших представителей ангельского сообщества — под моим руководством, разумеется, и при условии беспрекословного выполнения поставленных мной задач — прошло в атмосфере краткости и полного взаимопонимания. Вот он — результат моей благотворной строгости с ним, когда Татьяна вместе с памятью потеряла и возможность квохтать над ним с утра до вечера …

В голове взорвался фейерверк боли. В огненных брызгах запульсировало: неужели я, забывшись в приливе гордости, случайно поделился с ней последней мыслью? А кулаком в мозг со всего размаха — это она у Стаса нахваталась? Мне, в конце концов, когда-нибудь объяснят, чему ее здесь обучали в мое отсутствие?

А, нет — это она меня всего лишь под стулом пнула, слава Всевышнему. И нога, как выяснилось, не до конца онемела. И мозг контакт с конечностями не утратил. Но вот пользоваться тем, что я не могу ей тем же ответить… В смысле, никогда не смог бы ей тем же ответить, даже если бы меня не связали.

Я укоризненно глянул на Татьяну — она произнесла одними губами: «Дара».

Известие о том, что нужно держать всю полученную информацию втайне от Дары, Игоря удивило. Что неприятно не удивило меня. Я передал ему соображения Стаса о недопустимости подвергать ее опасности в условиях невозможности обеспечить ее должной защитой — еле выговорил! И напомнил ему, со своей стороны, о тех совсем не давних временах, когда она свои мысли от него без малейшего колебания блокировала.

Убедил его явно второй аргумент. Он помолчал и — так и не найдя, что возразить — всего лишь поинтересовался из детского стремления оставить за собой последнее слово, что неужели, мол, даже Макс обеспечить ее безопасность не сможет.

Я ухватился за возможность мягко подготовить его к следующей неприятной новости. И он снова оказался на высоте — даже бровью не повел, услышав, что всем нам отныне будет резко ограничен доступ на землю. О неординарных выходах из этих ограничений я ему рассказывать не стал, чтобы он проникся всей серьезностью положения Дары. Он уловил мой скрытый намек на признание его способности справиться с такой же опасностью — и в глазах его даже тени паники не мелькнуло, только полное удовлетворение оказанным доверием.

Татьяна издала какой-то невнятный звук, но я не позволил ей испортить момент полного взросления моего сына неуместными предостережениями и причитаниями.

Я также не позволил ей отвлечь меня тем выражением запоздалого сочувствия, которое появилось у нее на лице, когда я отключил связь с Игорем. Нужно было думать прежде, чем пинать меня — а сейчас время ответов на мои вопросы пришло.

И на сей раз на краткости я не настаивал.

Рассказ Татьяны погрузил меня в любимую водную стихию. В которой бушевал девяти-балльный шторм.