Ангел-мечтатель

Глава 9.10

На объяснения времени не было — Первый отчетливо вспомнил острую, режущую боль в руках, когда он пытался ухватиться за кромку льда на реке.

Подхватив Лилит на руки, он полетел к живительному теплу — совсем невысоко над землей, чтобы Лилит не заметила, как он передвигается.

Мог бы и не стараться — она все также жмурилась, время от времени болезненно морщась и крепко сжимая губы. Плюнув на осторожность, он прибавил скорость и переключил все свое внимание на выскакивающие из темноты деревья.

Глаза у Лилит распахнулись, когда он опустил ее на берег источника живительного тепла. Пару минут она водила ими по сторонам в немом изумлении, потом вдруг резко откинулась назад, вытянувшись на земле с мучительным стоном. Да, у Первого тоже словно иголки во все тело вонзились, когда он в первый раз начал здесь оттаивать. Он протянул руку, чтобы растереть ее …

— Уйди. Приведи всех. Замерзнут, — вытолкнула она из себя отрывисто — в перерывах между короткими резкими вдохами.

Она была права. Первый понятия не имел, какое влияние оказал или еще окажет мир на относительно недолгий, согласно его проекта, холодный период — и в этом свете их живность приобретала ключевое, жизненно важное значение.

Он полетел назад. Но не к их с Лилит бывшему месту обитания, а к оставшимся далеко вверху по реке стволам, возле которых он свалил в кучу срубленные с них ветви. Из которых он построит временную ограду для живности. Чтобы та не разбежалась в тепле за пищей, пока он остальных переносить будет. Ее уже столько развелось, что за один раз он точно не справится.

Одним словом, об отдыхе в эту ночь и речи быть не могло.

Временная ограда для живности требовалась большая, и он решил сплавить все ветви вместе с оставшимися стволами — вместо того, чтобы несколько раз летать за ними. Лилит скоро окончательно придет в себя — и с нее вполне станется отправиться на обследование новой территории. Куда вполне могли забрести крупные звери, точно также привлеченные теплом. Вроде тех, с богатыми украшениями на головах. Особенно, если им мир дорогу укажет.

Первый поежился, сидя на новом помосте, медленно ползущем вниз по реке. В его вынужденном безделий холод снова начал вгрызаться ему под кожу. А тут еще и помост — больший первого — постоянно тыкался в лед, тормозя и так еле заметное движение. После очередного удара Первый не выдержал, схватил ветку покрепче и принялся отталкиваться ею от кромки льда, направляя помост в сторону от него.

И обнаружил, что не только помост существенно прибавил ходу, но и сам он начал согреваться от резких ритмичных движений.

Проплывая мимо оставленной на старом месте живности, он успел разглядеть, что они все сбились в тесную кучу, согревая друг друга. Ничего, успокоил он то ли себя, то ли их, совсем немного осталось.

Лед закончился дальше, чем в прошлый раз — махина первого помоста у деревьев не оставила в этом ни малейшего сомнения — но он пристал к берегу еще ниже. Этот помост ему едва удалось наполовину из воды вытащить, но даже с одним стволом на плече лучше было сократить путь к их новому пристанищу.

Проверить свои расчеты он решил все же налегке, с одной только охапкой ветвей в руках и в полете. Чтобы быстрее до Лилит добраться и не испугать ее грохотом, если мир ему с его ношей решит подножку поставить.

Лилит его появления вообще не заметила. Она уже определенно полностью отошла — сидя на самом берегу водоема спиной к приземлившемуся среди деревьев и вышедшему из них бодрым шагом Первому — и даже головы в его сторону не повернула. Подходя ближе, Первый заметил, что она держит что-то в руках.

Понятно, усмехнулся он про себя, таки нашла уже новую живность. И, судя по всему, снова пушистую, раз в обнимку с ней сидит и чуть ли не носом в нее тычется.

— Что это у тебя? — с интересом спросил он, сбрасывая на землю свою ношу.

Лилит резко обернулась, и Первый невольно сделал шаг назад — от неприкрытой ярости у нее в глазах и низкого гортанного рычания, вырывающегося сквозь ее оскаленные зубы.

А он еще удивлялся, что так легко нашел оставшиеся стволы и совершенно беспрепятственно сплавил их все вниз по реке. Нет, не обыграл он мир — тот просто с тыла зашел и нанес ему удар в самое болезненное место. Что же он ей такое подсунул —

ради чего она вдруг оказалась готова в клочья рвать того, кого еще накануне ждала, замерзая до смерти?

Первый опустил взгляд на руки Лилит — и сам застыл. Только не от холода, не от воспоминаний о нем — от шока.

В защитном кольце рук Лилит уютно устроился вовсе не пушистый зверек.

Шкурка у него была совершенно гладкая, кроме довольно густого покрова на голове.

И на лице шерсти тоже не было — на нем ясно просматривались чуть выпуклый нос, круглые щеки и сжатый в щепотку рот.

И конечности у него торчали в стороны, чуть сгибаясь посередине.

И на конце каждой отчетливо виднелись крохотные пальцы …

Одним словом, Первый ошеломленно смотрел на многократно уменьшенную копию первородного. Сознание отказывалось верить свидетельству глаз. В нем просто не умещалось доказательство качественного скачка в саморазвитии мира. Если тот действительно научился копировать высшую форму жизни, куда он дальше двинется?

— Где ты его нашла? — выдавил Первый из себя, судорожно пытаясь вообразить, чего ему еще ждать от своего гениального творения.

— Мой! — отрезала Лилит с меньшей, но все еще угрозой в голосе.

Теперь Первого определенно вводили в заблуждение уши. Нет, он, конечно, прекрасно знал, что в любом мире первородным положено размножаться, как и любой другой живности. Но для этого их должно быть двое! Или мир снова все цепочки перемешал? Наложил, что ли, на схему размножения животной жизни вегетативный способ растительности? Создал копию Лилит почкованием?

— Можно посмотреть? — пробился через его оторопь научный интерес.

Лилит снова заворчала, но уже совсем тихо — скорее, с предупреждением. Первый шагнул вперед — медленно и осторожно, нарочито спрятав руки за спину, и склонился над загадочным существом.

Назвать его совершенством, отличающим Лилит, не повернулся бы ни один язык.

Голова его была покрыта волосами — темными, как у нее, но не кудрявыми, а жесткими и прямыми. Скорее, как у самого Первого.

И более темное, чем у нее, лицо было сморщено в напряженную гримасу — от носа с легкой горбинкой в центре этого лица были прочерчены прямые линии бровей, разреза закрытых глаз, складок у рта, уходящих к выступающему вперед подбородку …

Рука Первого самопроизвольно потянулась вверх, ощупывая его собственный подбородок, нависший надо ртом нос, резко расходящиеся от него острые скулы — в то время, как взгляд его скользил дальше по телу существа. Тут же найдя там еще одно несомненное сходство.

На этот раз у Первого отказали ноги. Рухнув на землю, он только по хрусту ветвей понял, что приземлился прямо на их охапку.

— Кто это? — выдохнул он.

— Малыш, — уверенно отозвалась Лилит.

— Мой? — слабым эхом повторил он ее предыдущую фразу.

— И мой, — напомнила она ему, снова издав короткий предупреждающий рык и прижав к себе существо защищающим жестом.

Первый нерешительно протянул к нему руку — и нашел наконец искомое совершенство. Такой мягкой, нежной кожи даже у Лилит никогда не было.

От его прикосновения существо засучило всеми конечностями и наткнувшись рукой на его палец, вдруг схватило его всеми своими, зачмокав губами.

Лилит рассмеялась, явственно расслабившись наконец. Бережно приподняв существо, она протянула его Первому.

Так он не напрягался, даже выволакивая деревянные помост из реки на берег. Неловко растопырив руки, чтобы не уронить и при этом не придавить случайно свою ношу, он молча смотрел на нее — и его медленно затапливало пришедшее, наконец, осознание случившегося.

Это не мир совершил невозможное, выйдя за все границы существующего порядка.

Это он сам в этом мире оказался способен на то, что раньше было под силу только Творцу.

Это во всех других мирах Творец был единственным, кто мог вдохнуть жизнь в их обитателей.

А в его уникальном мире он и новую жизнь создал сам.

И теперь о демонтаже этого мира — даже после окончания жизненного цикла Лилит — не может быть и речи.