Ангел-мечтатель

Глава 11.1

Для начала, за пределами их … с Лилит, Малышом и всей прочей живностью островка спасительного тепла исчезла вся растительность. Почти вся — в глаза Первому то и дело нахально бросались деревья с колючей игольчатой листвой. Созданные им из чистейшей прихоти и не встроенные соответственно ни в одну из его тщательно выверенных пищевых цепочек. Мир с готовностью исправил его оплошность — отдав их увесистые, но совершенно не съедобные для Лилит шишки на пропитание практически неуловимой для своего создателя живности: чрезмерно шустрым белкам и не менее чрезмерно остроклювым птицам, прячущимся в деревьях вместо того, чтобы мирно плавать в водоемах или неуклюже перемещаться по земле.

Ветви всех остальных деревьев — равно как и вся земля между ними — были укрыты плотным слоем хрупких неповторимых в своём разнообразии снежинок. Первый залюбовался было воздушной пушистостью этого слоя и искрящимися под неярким солнцем гранями его составляющих, но у него вдруг мелькнуло смутное подозрение, что мир оставил ему на обозрение самые бесполезные растения не случайно, а в насмешку.

Да ладно, добродушно усмехнулся ему в ответ Первый, не желая испытывать явно неустойчивое перемирие даже мыслью о провокации — перейдем, наконец, полностью на животную пищу, давно пора.

Ее источники не исчезли вместе с растительностью, в чем Первый убедился, проискав их несколько часов, последний из которых оказался омрачен чистейшей паникой. В конце концов выяснилось, что большинство зверьков выжили в навалившейся белоснежной пустыне, но сменили окрас своих пушистых покровов. Ей под стать.

Больше всего Первого задело то, что он даже не мог упрекнуть свой мир в плагиате — тот всего лишь последовал его собственным умозаключениям. Он ведь сам лишил какого бы то ни было цвета шерстку зверьков в ледяной части своей планеты — чтобы они не стали слишком легкой добычей для двуногих, когда те придут осваивать новые территории.

Но к ним же с Лилит … и с Малышом, между прочим! … ледяное запустение само пришло! Это где такое в проекте записано? Если бы Первый рассматривал такую возможность у себя в башне, ему бы польстило, что мир столь скоро счел его полностью готовым к экстремальным условиям. Здесь же и сейчас, однако, перед ним забрезжило смутное осознание того, что его мир великодушно пошел на прекращение противостояния исключительно в рамках крохотной резервации.

За ее пределами к экстремальным условиям мир приспособил всех, кроме своего создателя — окрас у последнего остался прежним. Не поднялась рука, справедливости и перемирия ради отметил про себя Первый — и на том спасибо.

С трудом отысканные крохи благодарности тут же растаяли при мысли о том, что теперь он сам стал легкой добычей как для пернатых, так и для рогатых чудовищ.

Оставалось только одно: охотиться в невидимости. А значит, без покровов. А значит, в непрестанном и максимально быстром движении. А значит, с высокой степенью вероятности даже не заметить притаившуюся в снегу дичь …

Ну что же, обратился он к миру, скопировав недавно появившуюся непробиваемую невозмутимость Творца, холодный период ограничен во времени, которое мы посвятим развитию и укреплению навыков ведения домашнего хозяйства. Источников животной пищи у нас уже собралось достаточно, схема их воспроизводства отработана, а в силу более высокой питательности расход их будет существенно ниже …

— А что они будут кушать? — ответил ему мир голосом Лилит, когда он объявил ей об изменении в рационе питания.

Остаток этого дня Первый провел в тщательной ревизии оставшихся запасов исходного звена их с Лилит пищевой цепочки. Пока только их с Лилит — благословен будь Творец за то, что твердо настоял в начале всех начал на предложенной им схеме воспроизводства животной жизни в будущих мирах.

Счет последующим дням он потерял после пятого, посвящая их — один за другим — пополнению этих запасов. Он уже давно заметил, что время в его мире идет быстрее, чем в макете и — уж тем более — в их с Творцом башнях. Из чего следовало, что Малыш скоро встроится не только в их с Лилит оазис, и Первый хотел к тому времени обезопасить их всех от очередных гримас саморазвития мира.

Смена холодного и жаркого периодов в нем, вызванная смещением оси планеты, была ограничена не только во времени, но и в пространстве. Первому только и нужно было добраться до нетронутых убийственным ледяным дыханием участков и натаскать оттуда всякой растительности — сначала на пробу, а потом закопать, чтобы самовоспроизводилась. Главное — не переусердствовать, чтобы Лилит не решила еще раз переехать: определять опытным путем территориальные границы невмешательства мира ему не хотелось.

Не говоря уже о еще одном переносе всей их живности. И о пешем путешествии с Лилит. И с Малышом. По глубокому снегу. В темных, легко различимых издалека покровах.

Добрался он до этих мест не так скоро, как планировал, но отнюдь не по этим соображениям.

На следующий же день выяснилось, что у мира не поднялась рука не только на своего создателя и оставленный ему заповедник, но и на имитацию собственного макета. Растительность в последней — уже слегка увязшая, но еще живая — притянула, словно магнитом, сохранившееся второе звено их с Лилит пищевой цепочки. Уже сменившее окрас звено.

Первый с готовностью воспользовался необъяснимой слабостью мира — и встретил в нем наконец действительно легкую добычу.

Такой удачной охоты у него еще никогда не было.

И дело вовсе не в том, что ушастые, замаскированные миром под стать окружающей белоснежной пустыни, просто бросались в глаза в нетронутой имитации макета. Особенно разделившему с ней эту нетронутость Первому. И особенно сверху, откуда он пикировал на них — по образу и подобию пернатого чудовища над коварным водоемом. Внимательно оглядевшись сначала по сторонам, чтобы убедиться, что мир не материализовал эти образ и подобие, чтобы составить ему компанию в охоте. И хорошо, если только компанию.

Его строптивое создание, однако, то ли решило отказаться от уже разгаданного маневра, то ли просто выдохлось после наступления мертвящего холода. Вот-вот, назидательно подумал было Первый, такие массы закристаллизованной воды двигать — это тебе не летучий эскадрон кровопийц с цепи спускать, но тут же одернул себя. Пределы сил своего мира он проанализирует позже, а пока нужно пользоваться моментом их достижения. Пока тот не взялся их расширять.

В отсутствие направляющих указаний мира ушастые доверились инстинкту — учуяв стремительное приближение охотника, они по привычке взвились вверх, прямо в руки Первому, где и замерли в нерешительности, зависнув над землей дольше обычного.

Нерешительность их закончилась, как только Первый двинулся назад к Лилит. Движение в воздухе словно вернуло их в обычный ритм жизни, следуя которому они одновременно прыснули во все стороны из рук Первого. Которые так же инстинктивно сжались вокруг ушей двух замешкавшихся беглецов. Не останавливаясь, Первый продолжил путь, решив, что мелкая добыча в руке лучше крупной на воле — ей меньшую загородку строить придется.

— Еще! — потребовала Лилит, придя в неописуемый восторг от необычного окраса пушистой шерстки.

Первый подумал, что более крупная добыча на воле, но обездвиженная ударом о землю — тоже неплохо: их первому ушастому с поврежденной лапой загородка вообще не понадобилась.

— И еду им! — догнало его в спину очередное напутствие Лилит.

Вспомнив размеры имитации макета и, следовательно, объем запасов сохранившейся в ней травы, Первый понял, что вопрос загородки только раньше казался ему имеющим первостепенное значение и от всей души понадеялся, что удар о землю оказался не таким уж и обездвиживающим.

И снова мир пошел ему навстречу — никаких потерь на всем его пути не обнаружилось. Первый похолодел — и отнюдь не от ледяного дыхания разделившей их новое место обитания и имитацию макета белоснежной пустыни. Ее покров, очевидно, смягчил падение, но есть в ней ушастым было нечего — из чего следовало, что они уже вернулись на свое прежнее пастбище в имитации макета. Уничтожая и так скудные запасы корма в ней.

Стремительно ворвавшись в пространство над ней, Первый с ходу спикировал, чтобы как можно быстрее разогнать очередных нахлебников мира.

Успев только удивиться, что не заметил на земле ни одного белого пятна.

Потом некоторое время он вообще ничего не замечал — в устоявшей перед снежным нашествием имитации макета смягчить удар о землю было нечему.

Когда в его ушах стих насмешливый хохот мира, он подозрительно оглянулся по сторонам, допуская, что тот вернул ушастым неразличимый в прежних условиях окрас. И только тогда увидел, что находится на знакомой до последней оставшейся травинки поляне все же не один.

Этому существу мир тоже почему-то не сменил цвет покровов. Только поэтому я его сразу и не заметил — справедливо, но со слегка излишней горячностью бросил Первый миру. Кроме того, оно стояло на самом краю поляны и почти не двигалось — наклонив к самой земле голову, оно срывало зубами уже поникшую и засохшую от близости холода траву и методично и неторопливо жевало ее. Все также не поднимая головы.

Первый подошел было ближе, чтобы получше рассмотреть его, но остановился через несколько шагов — существо было явно из рогатых. Печально памятные ему костяные отростки не торчали у него, правда, острием вперед, как у их козы, а изгибались друг навстречу другу — за них удобнее схватиться, неожиданно мелькнуло у Первого в голове.

Оно было также менее косматым, но куда более крупным, чем их коза — а значит, более неповоротливым, пришла вдогонку еще одна мысль — и питалось определенно не свежей, а сухой травой — ответила на вечный вопрос Лилит третья …

Обойдя существо сбоку, чтобы примериться, как на него вскочить, он вдруг заметил еще одно сходство с их козой — источник молока. Того самого молока, которым питалось потомство большинства живности, входящих в пищевую цепочку людей на его планете. Того самого молока, которое так пришлось по душе Лилит … и Малышу, конечно …