Восемь жизней

Шоколадница. 8 глава

Апрель

Природа очнулась после зимней спячки и расцвела, представляя миру своё обаяние. Мелодично шумела река, а птицы радостно ей подпевали, встречая новое утро. Ничем не примечательный весенний день, открывающий удивительные вещи тем, кто этого желает.

Служанка Варя просыпалась раньше всех в доме. Она глядела из окна спальни на городской пейзаж, наблюдая за редкими прохожими и такими же экипажами. Варя была стройной смуглой девушкой лет двадцати с тщательно уложенными чёрными, как смоль, волосами и круглыми, серо-голубыми, как мутная вода, глазами. Пышные волны её воздушной причёски «помпадур» выбивались из-под ваесового[1] чепца. В целом образ, который она являла собой, был близок к гибсоновскому[2].

Налюбовавшись видами весенней столицы, прислужница побрела по делам, которые всегда найдутся. Заранее утомлённая, она вышла из коморки и направилась в комнату графа Крузенштерна, находившуюся в самом конце коридора на верхнем этаже.

Распахнув дверь, красавица вошла к только проснувшемуся хозяину.

- Доброе утро, - мило поприветствовала она графа.

- Доброе утро.

Алексей улыбался, смотря на девушку, принявшуюся за расшторивание окон и протирание пыли.

- Прекрасно выглядишь, - сказал он.

- Спасибо, - ответила Варя, не отрываясь от работы и обдавая господина кокетливым взором.

В глазах мужчины горел ласкающий огонёк, однако, он не смел отрывать юную прелестницу от дел. Граф настойчиво лежал в жемчужной постели, ожидая завершения слугой незамысловатой работы.

Наконец, окончив уборку, Варя засеменила к выходу.

- Стой, - остановил её Алексей.

Барышня развернулась.

- Что, господин Алексей? – растерянно проговорила она.

- Подойди ко мне.

Девушка повиновалась.

- Садись.

Служанка села на край кровати. Граф резким движением притянул её к себе и сжал в крепких сильных объятиях. Пара слилась в нежном поцелуе под лучами рассвета. Время будто остановилось у порога рая. Бутоны проснувшихся цветов раскрывали нежные лепестки, показывая солнцу лимонное чрево, готовое принимать в себя разного рода букашек. Журчание реки и стук лошадиных копыт доносились с улицы умиротворяющей мелодией. Гладкие изумрудные листья берёзы трепетали под лёгким, свежим и тёплым ветерком. Молодая женщина и мужчина растворились в океане страсти и экстаза…

Расправив платье и наспех уложив выбившиеся волосы, Варя продолжила утренний обход. Так начинался апрель.

***

Василий Ефимович яростно посмотрел на входящую в магазин девушку.

- Ну здравствуй, - продавец подошёл ближе к перепуганной красавице и встал в позу Наполеона, свысока наблюдая за реакцией вошедшей, - Чё зыришь? Проходи, устраивайся. Я к тебе со всей душой, а ты… - барышня спешно уселась за прилавок, - Идиотка, - поворачиваясь, сказал он ей, - Проработаешь неделю, а дальше – чтоб духа твоего здесь не было. Знал же, что не надо бабу нанимать.

- Василий Ефимыч, - залепетала Ида, - Что я сделала?

- «Что я сделала?» – высоким голосом передразнил хозяин, - Что сделала?! И ты ещё смеешь спрашивать меня? Заткнись и работай, дура!

Взбешённый мужчина удалился в злосчастную дверь, с силой захлопнув её.

День проходил, как обычно. Вечером, когда лавка озарилась лучами буквичного[3] заката, Ида, завидев в очередной раз выходящего из «темницы» начальника, встала и обратилась к нему:

- Василий Ефимович, пожалуйста, не злитесь на меня, - фрейлейн склонила голову, словно провинившийся ребёнок. В ответ мужчина отвесил ей болезненную пощёчину. Девушка, рефлекторно схватившись за щёку, медленно села на прежнее место.

- Не злиться?! – взревел продавец, - Ты привела сюда полицейских! А я должен тебя простить, не злиться?! Да?! Отвечай, мразь!

Мужчина взял Иду за светлые курчавые волосы и обратил её испуганное и мокрое от слёз лицо к себе.

- Простите, - тихо произнесла она.

- Что?! «Простите»?!

Василий Ефимович залился отвратительно устрашающим смехом.

- Ты бы видела сейчас свою рожу!

Ида была в растерянности. От такого непредсказуемого поведения чувство самосохранения в ней ускоренно обострялось.

- Так, - после кратковременного молчания рявкнул владелец киоска, - Раз ты всё знаешь, тогда идём со мной, потаскуха.

Жирный вандал вцепился в шею жертвы, сжал её и поволок в ужасающе мрачную коморку.

***

- Михаил Афанасьевич, вы уверены? – вызывающе вопросил полицейский надзиратель, сидя за широким столом и держа в руках стопку документов.

Чиновник по особым поручениям хладнокровно следил за ситуацией со стороны. Александр Иванович занял ту же позицию.

- Да, Павел Григорьевич, - воодушевлённо ответил детектив.

- А вы что думаете, Константин Юрьевич? – поинтересовался всё тот же джентльмен.

- Павел Григорьевич, - выступая вперёд, начал чиновник; его голос был ровным и - в чём-то - успокаивающим, - Лично мне кажется, что улик недостаточно, а обвинения сшиты белыми нитками. Нельзя полагать, что виновна лишь девушка также, как и нельзя утверждать то же в отношении владельца магазина. Ввиду столь чудовищных находок, принесённых девушкой, мы не можем закрыть дело. Но и изобличить преступника мы пока не можем. Продолжайте искать, продолжайте. Вот, что я могу сказать.

- Спасибо, Константин Юрьевич, - сказал надзиратель и без промедления заключил, - Пожалуй, так мы и поступим. Михаил Афанасьевич. Александр Иванович. Собирайте информацию. Ступайте.

***

- Мерзкая стерва! Дрянь! Ты отсюда не выйдешь! – кричал Василий Ефимович.

Ида отчаянно выбивалась из грязных рук хозяина, заталкивающих её в глубину комнаты, откуда нет выхода.

Мощный укус снова выручил девушку, и продавец, рассыпаясь проклятиями и ругательствами, выпустил пленницу. Барышня поспешила к выходу. Через чуть приоткрытую створку двери просачивался белый спасительный свет. Но мужчина мигом настиг её, схватив сзади и опрокинув на окровавленный стол.

Ида извивалась, словно незадачливая рыбка, угодившая в сети. Фрейлейн с усилием высвободила руку и, по-звериному скрючивая пальцы, вонзила ногти в опухшее лицо психа, раздирая его. Василий вновь отпустил метежницу, заслоняя ей, однако, путь своим могутным телом. Ида не остановилась и вдавила пальцами глаза нападавшего, отчего тот, закрыв тяжёлой ладонью лицо, отошёл вбок и свернулся пополам, держась за деревянную столешницу.

Девушка спрыгнула и ринулась на свободу, но Василий, не унимаясь, рывком притянул её к себе. С закрытым глазом и исцарапанным лицом, он прохрипел:

- Знаешь, что делают с борзыми скотинами? С такими, как ты? Их усыпляют, - хозяин улыбнулся, - Ха! Идиотка, - его лицо опять стало серьёзным, - Полезай, дрянь!

Ида дёргалась, дико сопротивляясь уготованной ей судьбе. В момент одной из судорог, она дюже двинула чан. Шоколадный котёл, источающий жар, закачался. Дева не поддавалась, уверенно стоя на ногах.

Долгая и яростная борьба окончилась нежданным для мужчины приёмом – ударом между ног. Обратив внимание на беспомощность хозяина, Ида дерзким толчком отправила его в сторону чана. Василий прислонился к разгорячённому чугунному котлу и чуть было не свалился в вязку массу, но, по воле случая, лишь обжёгшись, упал на ледяной пол, распластавшись по каменной плитке и обессилев.

Чудом выбравшаяся шоколадница в панике выбежала из магазина, не оборачиваясь и не вспоминая о произошедшем, следуя прямиком к поместью любимой тётушки.

***

Наступила ночь, чёрной материей обволакивая небеса. Запертое окно не пропускало ни свежести, ни звуков, ни прохлады. Полоска лунного света спускалась с потолка, завершая путь изысканным ковром на дощатом полу. Романтичный интерьер замер, что обычно бывает в нежилых помещениях. Ида тоже застыла, казавшись тем самым мёртвой.

Старая подруга-бессонница навестила барышню. Кошмарные видения, доводящие до безумия людей с обширным воображением, возникали из темноты ночи.

Измучавшись, Ида решила отвлечься. Она взяла первую попавшуюся книгу и принялась за расслабляющие чтение.

Спустя полтора часа бледная красавица дремала на вишнёво-бурой деревянной кровати с кованым изголовьем, прижав к груди слабыми пальцами развёрнутую книгу.

[1] Ва́есовый (от нем. «weiß» - белый) – то же, что белый.

[2] Девушки Гибсона — идеал женской красоты, созданный американским иллюстратором Чарльзом Дана Гибсоном на рубеже XIX и XX столетий.

[3] Букви́чный – то же, что фиолетовый (от «буквица лекарственная»).