Храм детства

Глава XIV

XIV

Четверг прошёл достаточно бесцветно: в работе. Мы вырезали от А до Я весь «княжеский терем», целиком «избу» и ограждение для всего комплекса. Оставались монтаж и покраска.

А вот в пятницу случилось кое-что интересное.

Я приехал на «объект», то есть на школьный двор, около девяти утра. Несколько мастеров были параллельно заняты на других заказах, поэтому можно было привлечь к монтажу только Михалыча и Серёгу. Четверо рук. Шестеро, считая мои. Работы руками я никогда не боялся. Наскоро состряпали ограждение и принялись. Около часу дня «избёнка» была почти готова.

«Михалыч» и Серёга занимались крышей, а я возился с наличниками. Как уже сказал, специального забора мы не возводили: просто натянули красно-белую ленту да шугали «мелких», которые подбегали слишком близко к огороженной территории. Дети ходили по двору, как и всякий день (это был задний двор, а не тот, на котором ставят автомобили). Стоя спиной ко двору, я вдруг услышал этот уже знакомый мне, редкий голос:

— Не всегда…

Остаток фразы потерялся за шумом.

Я обернулся и увидел Алису вместе с незнакомым мальчиком. Мальчику было лет шестнадцать.

Алиса как будто тоже меня увидела: бросила взгляд в мою сторону, еле заметно улыбнулась, даже будто кивнула головой. Или показалось мне?

Девушка, да, именно девушка. Ниже сестры, и формы не плавные, мягкие, как у той, а почти девичьи, походка лёгкая, школьная стрижка с прямой чёлкой, и всё же при свете дня упорно не мог я понять, каким это образом принял её за подростка.

Метрах в семи от ограждения стояла скамейка. Парочка села на эту скамью, не обращая на нас никакого внимания.

— …Нет и не может быть уверенности, Женя, — продолжала Алиса. — Никто никогда не сможет дать тебе этой уверенности. Умереть ты можешь с этой неуверенностью, и только через сто лет скажут: гениальные картины он писал.

Я бросил молоток, стоял и слушал.

— Но мне стыдно их предать… — промямлил парнишка.

— Их — родителей? В чём здесь предательство?

— Их ожидания…

— Но это — и-х ожидания. Какое у них право ожидать от тебя, что ты будешь ж-е-л-а-т-ь то, чего хотят они? Сердцу не прикажешь.

— Это правда, не прикажешь. Просто долг благодарности…

— Благодарность не вынуждается долгом, а даруется свободно. Не бывает д-о-л-г-а благодарности. Хорошо будет поставить крест на своей жизни из долга благодарности?

— Я могу работать в их фирме и рисовать по вечерам.

(Я негромко кашлянул. Наивный! Что-то вот лично меня не тянет к палитре.)

— Можешь. Ты уверен, что у тебя останется желание при работе в фирме? И любой дар нужно шлифовать. На это вначале потребуется много времени.

— Если бы я вообще знал, что есть у меня такой дар!

— Желание у-ж-е даёт половину дара, — тихо сказала Алиса. — Даёт сразу, авансом, и требует взамен только труда. Решай сам, Женя. Ты знаешь, как я решила бы на твоём месте.

Некоторое время парочка сидела молча.

— Ты замечательная, Алиса, — взволнованно начал юноша. — Ты всё знаешь, всё, и… это не главное для меня. Ты выпрямляешь меня, когда я весь скомканный. Выпрямляешь, как резиновую перчатку, когда в неё дышат. Не понимаю, за что, и — хочешь, я скажу тебе то, что не говорил никому?

Алиса медленно повела головой из стороны в стороны.

— Молчи. Я всё уже знаю заранее. Мне несложно узнать. — Она встала со скамьи. — Мы увидимся послезавтра, Женя, если… ты мне принесёшь свою работу. Тот эскиз: пруд и церковь, которая в нём отражается. Если не успеешь закончить, то сделай хотя бы что-нибудь. Делай, Женя, делай как можно больше! Ты иначе всю жизнь потратишь на мысли о том, что хорошо, а что не очень, и нужно ли выполнять долг благодарности. Делай, умоляю тебя! До свиданья.

Девушка протянула в его сторону руку, но не для рукопожатия, а — я не поверил своим глазам — быстро и мелко, как старушка, его перекрестила. Юноша тоже встал и будто хотел что-то сказать, нижняя губа у него дрогнула. Не сказал ничего: стремительно развернулся и пошёл прочь.

Алиса огляделась по сторонам и уставилась на меня, не таясь наблюдавшего всю сцену. Сжала губы, но не смогла удержать улыбку. Подошла ко мне совсем близко и склонила голову набок:

— Приятно шпионить, господин строитель?

— Позавчера ночью вы со мной по-другому говорили…

— Кто вам сказал, что это была я?

— Дед Пихто. Охота Вам дурачить парнишку? Он в вас втюрился как кошка на масленицу.

— Не слышала такого выражения: «как кошка на масленицу». Сами, что ли, придумали? Вы не совсем безнадёжны…

— Повторяетесь: вы это уже говорили. Нет, честно: вы не видите, что так нехорошо делать? Скольких вы в себя влюбили? Вам зачем это? Спорт такой?

Алиса посерьёзнела.

— Спорт? — тихо и почти гневно переспросила она. — Ах, товарищ директор, ничего-то вы не поняли! Ничегошеньки! Влюблённость — это пройдёт, это у всех проходит. А не знаете вы, что этим юным душам кто-то должен дать надежду? Дать верное направление? Что им никто его не даст, в целом свете, потому что д-о-м-а-ш-н-и-е и-х — в-р-а-г-и и-х, а учителей тем более они считают врагами?

— Прямо библейские слова, про домашних, — пробормотал я, слегка смущённый этим пафосом. — И вообще: «юным душам» — а вам самой как будто сто лет?

— Никто не знает, сколько лет душе.

— Даже вы? Да уж… Да, вам не семнадцать, это точно. Вы рискуете, Алиса. Не знаю, чем вы занимаетесь, и, наверное, не хочу знать, но вы очень рискуете. Позавчера рядом с вашим домом ошивался частный детектив. Кому-то вы на хвост наступили. Вы девочка, милая моя, совсем девочка, сколько бы там лет ни было вашей душе! Кто вас защитит? Если уж ваша сестра похожа на рыцаря с завязанными глазами, то вы не на коня забрались, а на…

— Жирафа?

— Почему жирафа? — растерялся я. — Ну, пусть так, на жирафа.

— Я, кажется, не ошиблась в вас, — серьёзно сказала Алиса. — Не знаю только, всегда вы были таким умным или недавно поумнели. («Почти оскорбительно такое слышать от девчонки, разве нет?» — тут же подумал я.) В том, что вы говорите, много правды, — продолжала она. — И что дальше? Солнце не может перестать светить, река — журчать, цветок — издавать аромат, даже если им говорят, что это оскорбляет чувства слепых, глухих и лишённых обоняния. Понимаете?

Я открыл рот, чтобы ответить…

— СЕРГЕИЧ! — завопил Михалыч с крыши «избы». — Хорош с девками лясы точить! Иди подсобляй!

На меня будто ушат холодной воды вылили. Алиса звонко рассмеялась.

— Я не над вами смеюсь, — тут же пояснила она. — До свиданья.

(«Отчего не “прощайте”?» — невольно подумал я.)

Она, уже отошедшая на несколько шагов, повернулась и ответила моей мысли:

— Потому что вам пока нечего мне прощать. Я вас ещё ничем не обидела.