Путь в Арьяварду

Глава XXXII - XXXIV

Глава XXXII    Сумрила ликовала по случаю возвращения своего законного правителя. Улицы украсились гирляндами и бесчисленными фонарями в виде драконов и других сказочных существ. Певцы и музыканты развлекали народ, глазевший на канатоходцев и глотателей огня, в то время как фокусники демонстрировали трюки с исчезающими кольцами и цветными платками – лишь затем, чтобы обнаружить пропажу за ухом у ближайшего зеваки. Большое впечатление на зрителей произвёл длиннобородый мужчина, обучивший своего коня счёту: животное давало ответы на вопросы, постукивая копытом по мостовой, причём ни разу не ошиблось.

    Бойкие торговцы едой продали великое множество гречневых лепёшек, поджаренных в животном жиру, свиных колбас и пирожков со сладкой начинкой. Из напитков арья предпочитали крепкий мёд, горячий, учитывая зимнюю пору года, и приправленный пряностями.

    Длинный стол, накрытый во дворце Астрамуна, ломился от яств. Здесь возлежали копчёные осётры, длиной не уступавшие иному человеку, имелась и икра, чёрная и красная, подававшаяся в отдельных глиняных мисках, и вина, доставленные из далёких южных стран. Огромная бычья туша, жарившаяся на вертеле, издавала соблазнительный аромат, от которого у гостей правителя текли слюнки.

    Сам Астрамун, придирчиво глядя на многочисленных арья, был молчалив как никогда. Объяснялось это очень просто: в день, когда город пал, и в него ворвались войска Асиры, бывшего правителя Западного предела обезглавили, а его череп превратили в украшение, навершие скипетра, лежащего сейчас на столе рядом с воскресшим царём. Столь дикие нравы, возможно, и шокировали некоторых из наиболее образованных и благовоспитанных арья, однако таковых в действительности оказалось немного. Асира же, как и его гвардейцы, помнивший куда более жестокие и кровавые времена, лишь хохотал, периодически обращаясь к скипетру с вопросом о том, какое блюдо лучше подать первым.

    - Я уже однажды захватывал этот город, – заявил царь громким голосом, принудившим всех стихнуть. – Тогда это было городище, обнесённое рвом и земляным валом с частоколом, и принадлежало оно светловолосым голубоглазым людям с узкими плечами и длинными ногами. Они обладали столь же длинными и прямыми носами, как у нашего Тонгира!

    Всеобщий смех принудил дорру, услышавшего своё имя, отвлечься от изучения содержимого кубка с вином. Проведав от соседей, о чём идёт речь, он только рассмеялся и, прежде чем сам сообразил, сколь неуважительные слова вылетают у него изо рта, ответил:

    - Их нос был не короче твоего, великий царь! – Язык подвыпившего Тонгира заплетался. – Ведь ты пребываешь сейчас в теле Дулхейна, одного из Сыновей Дора!

    - Ха! И вправду так! – с неожиданным благодушием ответил Асира. – Забавна ирония богов – я воплотился в теле потомка одного из тех, кто некогда сражался против меня!

    - Дорру сражались отчаянно! – вмешался Тапранара, почёсывая свою, отблёскивающую золотом, бороду. – Мы взяли это городище после ожесточённого штурма – арья приходилось несколько раз поднимать на приступ, прежде чем мы смогли ворваться в одну из брешей и войти в город.

    - Пять! Пять раз они нас отбивали, – заявил тот, кого раньше звали Скйодхом.

    - Да! И ты убил их более дюжины в тот день, Бхумид! Хоть ты и не носил такой козлиной бороды, как сейчас, твоё имя прославилось! – Царь, казалось, забыл о неуважительном высказывании Тонгира и предался воспоминаниям. – Мы перебили всех мужчин до последнего, оставив в живых лишь старейшин – и уложили на тех доски и танцевали до рассвета!

    - Да, дорру – это просто подстилки, – согласился Бхумид, искоса глянув на Тонгира.

    - В тебя вбили кол и сделали конное чучело, доверив сторожить гробницу царя, – парировал тот, улыбаясь до ушей.

    Бхумид хохотнул.

    - Это великая честь, и я горжусь, что меня удостоили её!

    - Конечно, конечно. – Посмеиваясь, Тонгир отвернулся, чтобы заговорить с одним из арья, примкнувшим к их отряду. Асира быстро создал относительно многочисленное войско – нападая на одно поселение за другим, он уничтожал сопротивлявшихся, а выживших молодых воинов брал к себе на службу. Обещаний доли от богатой добычи порой оказывалось недостаточно, и их приходилось подкреплять угрозами смертной казни, которая могла постигнуть весь род изменника. Каждый из его стражей теперь командовал десятком, в котором самыми жёсткими мерами добивался безоговорочного подчинения. Эти простые и эффективные методы позволили Асире достичь заметных успехов, наиболее значительным из которых стал захват Сумрилы. Слухи о его победах наполнили степь, и многие вожди относились благосклонно к речам послов, рассылаемых Асирой во все концы.

    - Когда начнётся весенняя кампания, мы увеличимся в числе вдесятеро, – сообщил, не скрывая гордости, Тонгиру его собеседник. Тот рассеянно кивнул, думая о чём-то своём. Вновь в его памяти всплыли многочисленные неувязки: Асира, непостижимым образом ориентирующийся во тьме, отсутствие в его отряде представителей ближайшего окружения, захороненных, как и он, в самом кургане…  

    Желая проверить свою догадку, он извлёк из потайного кармана Слезу Имира и, кривляясь, как совершенно пьяный, начал смотреть сквозь неё на окружающих. Когда очередь дошла до Асиры, являвшегося главной целью этого обзора, Тонгира постигло потрясение столь сильное, что камень едва не выпал из его рук. Вокруг царя толпились призрачные люди благородной наружности, в одеждах, богато расшитых золотом и серебром; драгоценности, стоимость которых казалась несравненной, наводили на мысль о высоком положении в обществе. Величественный, властный вид этих оживлённых неведомой силой теней, что, казалось, давным-давно канули в лету, свидетельствовал: взору Тонгира открылись ближайшие родственники былого правителя степи.

Глава XXXIII    Изображение расплывалось и двоилось, словно взор Тонгира действительно затуманился от выпитого; на какое-то мгновение он сконцентрировался – и изумлённо вздохнул. Теперь царя, всё так же носившего личину Дулхейна, окружали уже мертвецы, в которых едва узнавались те прекрасные, гордые люди, что находились на этом же месте минутой ранее – их истлевшие одежды, чьи цвета окончательно выцвели, скрывали под собой скелеты. Мертвенная белизна костей резко контрастировала с ужасающим потусторонним огнём, горевшим в пустых глазницах. Переливаясь тонами от оранжевого до ярко-вишнёвого, этот свет внушал страх самому естеству Тонгира.                        

    Вспышка боли, словно в него ударила молния, поразила Тонгира – ослеплённый, он на мгновение даже зажмурился. Прямо в глаза ему смотрела высокая женщина с длинными тёмно-каштановыми волосами, волнами спадавшими на спину – кожа её, нежно-розовая при жизни, то и дело покрывалась зелёными пятнами тлена, тут же обнажая бледную кость. Цикл этот, постоянно повторяясь, видимо, зависел от каких-то преломляющих свет эффектов, заключённых в самом камне, что играл сейчас роль линзы.

    Тонгир застонал от боли, что сдавила голову. Взгляд глаз женщины, подобно двум огненным буравам, казалось, сверлил его мозг, но Тонгир не мог отвернуться, несмотря на все старания.

    - Тебе плохо, Тонгир? – Голос Бю-Зва вернул его в реальность. Нечеловеческим усилием он принудил себя отвернуться и обратить свой взор к девушке, сидевшей напротив. Однако и в данном случае не обошлось без чудесного превращения: в чёрных волосах блистал широкий золотой обруч, усыпанный кроваво-красными рубинами. Обруч этот, или, скорее, корона, созданный с тем же мастерством, что и браслет, вновь пребывавший на руке Асиры, на самом деле отсутствовал – Тонгир видел его лишь сквозь Слезу Имира.

    - Нет… Нет! – Дорру спрятал камень. – Просто я закусил вино чем-то не тем…

    - Тонгир! – Голос Асиры достиг его слуха, принудив замереть. Предчувствие чего-то важного и вместе с тем недоброго охватило парня, передавшись и Бю-Зва, на чьё миловидное лицо легла печать тревоги.

    - Скольких врагов ты убил, находясь на моей службе?

    Тонгир недовольно фыркнул. Разговор о его статусе, равно как и о положении Бю-Зва, ещё не заходил, просто Асира командовал своими паладинами, увлекая за собой и невольных попутчиков, пробудивших его от многовекового сна. Сейчас, очевидно, почувствовав свою власть, царь уже прямо отдавал приказы.

    - Всех, кто отважился бросить мне вызов! – ответил дорру, смеясь. – Троих, насколько мне известно, если, конечно, никто из них не воскрес!

   Слова эти, содержавшие очевидный намёк на своеобразие бытия самого Асиры, многим пришлись не по вкусу. Царь же недовольно нахмурился, словно узнал о проступке нерадивого, но верного слуги.

    - Это немного, но я не желаю тебя изгонять. – Асира сделал паузу, позволив напряжению овладеть гостями, собравшимися за столом. – Докажи мне, что дорру – мужчины, а не подстилки!

    - Хм, бой насмерть? – небрежно спросил Тонгир, словно смерть его ни капли не страшила. Сердце его вместе с тем ёкнуло – бой с одним из телохранителей царя, являвшихся непревзойдёнными мастерами боевых искусств, не сулил ничего доброго.

    - Зачем же? – почти искренне удивился Асира. – Я никогда не желал смерти никому из своих слуг. Сразись на кулаках с одним из местных – порадуй мою душу!

    Тонгир, заметив в зале присутствие чернокожего гиганта из далёких южных стран, слывшего непобедимым бойцом, сразу же понял, какое именно зрелище предвкушает сейчас Асира.

    - Я – свободный человек, не должник и не оруженосец. – Слова эти, очевидно, не понравились Асире, принудив царя насупить мохнатые брови, совсем как то любил делать Дулхейн. – Мне не пристало драться с рабом!

    - Ха! До чего же ты прав, мой молодой друг! – Асира, похоже, обрадовался возражениям Тонгира. – Эй ты, черномазый, как тебя зовут?

    - Убабва, – последовал ответ.

    - Я дарую тебе свободу, если ты её завоюешь! – Курчавая голова великана склонилась в знак согласия, однако в разговор вмешался ещё один человек. Одетый в плотный шёлковый камзол, он носил бороду клинышком; несмотря на то, что на поясе у него красовались чёрные, отделанные золотом, кожаные ножны с коротким, но тяжёлым клинком, принадлежал он к купеческой касте. Звали этого человека Ханамсис, и он оказал значительное влияние на горожан, когда принималось решение открыть ворота и сдать город, а прежнего правителя Сумрилы Астрамуна – выдать Асире.

    - О царь, величайший из владык мира, я должен обратить твоё внимание на то, что раб этот принадлежит мне. Я купил его за полсотни серебряных аккадских монет в самом Эреду, к тому же значительные средства истратил на содержание и обучение. В прошлом году мне предлагали за него фунт золота, но я отказался, так как Убабва приносит мне большой доход. Он непобедим, он одержал более ста побед, причём некоторые из его противников так и не пришли в сознание, покинув наш мир навсегда…

    Асира пропустил эту тираду мимо ушей:

    - Я даровал тебе твою жалкую жизнь, когда вошёл в город, так даруй же и ты жизнь этого раба своему царю, а я, взяв Магасакр, подарю тебе сотню пленников, умелых мастеров, прилежных работников и красивых девушек…

    Ханамсис придал своему лицу восхищённое выражение и замер, обдумывая предложение царя. Остальные также приумолкли – многим была в новинку такая манера выражать свои мысли и подобным образом вести торг, однако же во времена, когда они стали определяющей чертой поведения Асиры, очевидно, так и заключались коммерческие сделки.    

    Ханамсис, что бы о нём не говорили, отличался острым умом и великолепным чутьём – моментально осознав суть предложения царя, он тут же смог дать единственно верный в сложившейся ситуации ответ.

    - О, щедрость моего царя – то единственное, на что я уповаю, и лишь последнее, за что благословляю его имя перед Солнцем! Велико моё счастье – я могу преподнести моему владыке дар, достойный его слов!

    Сказав так, Ханамсис низко поклонился.

    Асира, отдав указание сказителю о необходимости запомнить его слова, повернулся к Убабве.

    - Я желаю лицезреть твоё прославленное умение вести бой.

    Тонгир, понимая, что теперь ему не открутиться, вылез из-за стола и прошёл в ту часть зала, где плясали обнажённые акробаты. Те немедленно удалились, освободив пространство, необходимое двум бойцам. Убабва разделся до пояса, то же сделал и его будущий противник. Любой, кто видел их, мог с уверенностью сказать, что Тонгир обречён – почти того же роста, что и соперник, он уступал тому шириной плеч, а его мышцы, пусть и весьма развитые, не шли ни в какое сравнение с теми гигантскими шарами, что перекатывались под атласной, коричневой кожей недавнего невольника.

    Большинство зрителей, пусть и не скрывая насмешки – результат предстоящего боя ни у кого не вызывал сомнения, – болело за Тонгира. Такова человеческая природа: слабый всегда вызывает сострадание, даже в самых чёрствых натурах. Слышались крики: «Покажи ему, дорру! За твоего царя!». Тонгир молчал, на его лице блуждала отсутствующая улыбка.

    Были, впрочем, и такие, кто поддерживал Убабву – преимущественно люди испорченные и развращённые, откровенно желавшие увидеть смерть на этом пиру.

    - Убей его, Чёрный Базальт! Вышиби из него мозги! – Убабва, отзываясь на своё боевое прозвище, громогласно заревел и ударил себя в бочкообразную грудь огромным кулаком.

    Тонгир вспомнил, как на его далёкой родине бойцы одурманивали себя наркотическими снадобьями, лишавшими их чувствительности к боли и будто бы придававшими сил – и пожалел, что не может прибегнуть к подобному допингу. Ему предстояло принять смерть, ведь пользоваться оружием – кастетами, ножами или закладками – правила запрещали. А если он не возьмёт Слезу Имира в руку, то и не сможет победить.

    В любом случае, раз наследник княжеского титула не желает становиться «подстилкой», его ожидает гибель от кулаков Убабвы – он будет падать раз за разом и подниматься вновь, пока не превратится в окровавленный кусок мяса, и силы не оставят его. Бессознательное тело оттащат куда-нибудь в угол, где старая знахарка-старуха заштопает разорванное лицо, а несчастная девушка – в данном случае – Бю-Зва – прольёт несколько слезинок над не желающим приходить в себя бойцом. Наконец, когда смерть станет несомненным итогом непрекращающегося сна, девушка согласится, чтобы злосчастному дали отвар, дарующий вечный покой. Тонгир, неоднократно наблюдавший кулачные бои в Кибхольме, сам как-то стал свидетелем подобного исхода одного, особенно упорного, столкновения, призом в котором являлся дорогой меч с серебряной рукоятью. Отец его, Аннар, немедленно выкупил приз у победителя и подарил его своему юному  десятилетнему сыну – тому, как и остальным дорру, предстояло отправиться в поход на Татисберг.

    В данных обстоятельствах призом выступала призрачная золотая корона, венчавшая голову Бю-Зва – ещё не несчастной, но казавшейся очень озабоченной, даже сердитой. Тонгир видел данное украшение уже без помощи волшебного камня, и это, несомненно, свидетельствовало о худшем – смерть его находилась так близко, что он уже начал видеть вещи, находящиеся за гранью реальности.

    - Я сокрушу тебя, – прорычал, коверкая слова на непривычном ему языке, Убабва.

    - Дор! Дор! Дор! – ответил Тонгир боевым кличем своих предков, что с каменными молотами в руках сражались против арья.

    Первый удар, от которого у дорру посыпались искры из глаз, нанёс его оппонент – чернокожий колосс просто выбросил вперёд свою левую руку с, казалось бы, недостижимого расстояния. Избегая второго удара – правой, – который, подобно стенобитному тарану, расплющил бы ему рёбра, Тонгир отступил назад и влево. И вновь он недооценил противника – последовал неожиданный удар левой, опрокинувший его на пол.

    Под крики толпы, превращавшиеся в сплошной нечленораздельный гул, он поднялся на ноги и встряхнул головой. Во рту чувствовался солоноватый вкус крови, перед глазами плыло. Тем не менее, он, скорее, инстинктивно, нежели зрением, уловил траекторию очередного удара Убабвы, вновь нанесённого левой рукой. С этим чернокожим бойцом следовало ухо держать востро! Только сейчас, когда противник его действовал чуть небрежнее, чем в первых атаках, Тонгир смог по достоинству оценить его мастерство – Убабва был потрясающе ловок, особенно если учитывать размеры и телосложение. В его движениях было что-то от кошачьей грации пантеры, догоняющей антилопу – подкрадывание, расслабление – и мягкий, почти незаметный вначале, прыжок, всегда завершающийся успехом.

    В любой другой момент Тонгир восхитился бы Убабвой, но только не сейчас, когда роль дичи уготовили ему. Неожиданно в голову, словно туда ткнули раскалённой иглой, пришла мысль, принудившая дорру почувствовать себя последним идиотом.

    Сунув левую руку в карман на поясе, он дотронулся до гладкой, чуть тёплой поверхности Слезы Имира и воззвал о помощи. Ответный импульс, наэлектризовавший всё его тело и наполнивший мышцы невиданной энергией, последовал почти мгновенно.

    На сей раз Тонгир не стал отступать, когда к нему приблизился чёрный исполин, готовый покончить со своим упрямым противником единственным ударом. Стоило Убабве расслабить свои чудовищные мышцы, как Тонгир нанёс удар сам – прямо в лицо, словно пронзая его мечом. Мелькнули тёмные глаза с налитыми кровью белками и широкий, плоский нос… затем рука Тонгира вспыхнула болью, возвещающей о переломе пястной кости.

    Он стоял над телом соперника, лежащем навзничь, и всё ещё не верил в случившееся, как не верили и зрители. В зале воцарилась гробовая тишина – все смотрели на тело Убабвы, впервые испытавшего горечь поражения. Из сломанного носа, ушей и глаз Чёрного Базальта текла кровь, а изо рта вырывались свистящие, неестественно громкие звуки. Наконец, когда начались предсмертные конвульсии, суть происшедшего стала реальностью в умах присутствующих. Зал взорвался множеством криков, восторженных и проклинающих одновременно: те, кто ставил на неизбежную, казалось бы, победу чернокожего великана, сейчас распрощались со своими деньгами. Однако же недовольство быстро сменилось искренним преклонением перед невероятной победой Тонгира.

    - Дор! Дор! Дор! – скандировали присутствующие. Даже Асира был вынужден похлопать в ладоши и, холодно улыбаясь, подозвал героя дня к себе.

    Тонгир, ещё с трудом соображая, что происходит, приблизился к царю.

    - Твоя рука твёрже камня и разит насмерть, – вымолвил Асира. – У меня есть лишь одна награда, достойная подобной победы – и я хотел бы преподнести её тебе.

    Дорру механически принял то, что ему протянули и, поблагодарив царя, отошёл вглубь зала. Лишь оставшись наедине с самим собой, он посмотрел на вещь, что сжимал в левой, здоровой руке – тот самый золотой браслет, ставший причиной стольких смертей. Представлявший собой переплетение множества ломаных прямых, изображающих молнии, он казался невероятно тяжёлым. Память немедленно подсказала Тонгиру о ещё одном украшении из могильника, находившемся в зале. Бю-Зва! Взгляд его начал беспокойно рыскать в поисках девушки – та сидела на прежнем месте, но казалась замкнутой, словно полностью ушла в себя и нисколько им не интересовалась. Недоступная взорам простых смертных корона всё ещё пребывала на голове той, чьё присутствие вынуждало его сердце биться в адском ритме.

    Бю-Зва совершенно не обращала на него внимания, и холодок подозрения закрался в душу Тонгира. Он вдруг понял, в чём секрет, тщательно скрываемый Асирой: его близкие, включая царицу, ждут благоприятного момента, который позволил бы им вернуться в этот мир, пока сражаются и погибают те, кто занимался этим и в прошлой жизни. Духи умерших помогают Асире советами, выведывают наиболее безопасный путь, внушают сомнения его врагам и раздувают их страхи – и всячески готовят своё перевоплощение. Очевидно, Бю-Зва выбрана в жёны Асире, а возможно, и должна послужить в качестве сосуда, в который войдёт душа его супруги.

    Содрогнувшись от пришедшего внезапно озарения, Тонгир стиснул зубы и, осторожно согнув уже опухшую правую руку, широкими шагами покинул зал. У него будет время обратиться к костоправу, сейчас же его душой владели иные заботы и тревоги. Бю-Зва уже потеряна для него, и в будущем пропасть, пролегающая между ними, станет лишь глубже. Подкативший неизвестно откуда комок душил его, и он, забыв о победе, о войне, и обо всём, ускорил шаг, чтобы никто не видел выступивших слёз.

Глава XXXIV    Комната, отведённая Тонгиру, располагалась в дальнем западном углу на первом этаже. Арья как строители во многом отличались даже от дорру, предпочитавших дереву тёсаный камень; разница же с аккадскими домами из кирпича-сырца, выраставшими ввысь на пять и более этажей, представлялась ещё более значительной. Во всём предпочитая простоту, заведённую их предками ещё в незапамятные времена, арья обычно следовали одной и той же архитектурной традиции: толстые деревянные брусья и брёвна, всегда твёрдых пород, вроде дуба, ясеня или тиса, скреплялись при помощи пазов и выступов, а также бронзовых гвоздей, формируя низкие, но обширные строения, представлявшие собой настоящие лабиринты из узких, плохо освещённых коридоров, просторных залов и многочисленных комнат, кладовых, келий и клетушек.

    Следуя свету искусно сделанной медной масляной лампы, Тонгир вскоре нашёл ту дверь, которую искал. Войдя внутрь, он разделся и, задув огонёк, лёг в кровать, рассчитанную, очевидно, на куда более крупного жильца. В правой руке пульсировала неприятная боль. Возможно, именно поэтому, несмотря на усталость и выпитое, сон не шёл. В голове у Тонгира всё ещё гудело от пропущенных ударов, и он, не в силах прогнать владевшее им возбуждение, беспокойно ворочался с боку на бок, пока внимание его не привлёк яркий свет, что не встречается на земле.

    Он выпрямился и переворошил свою одежду, нащупывая Слезу Имира. Наконец, камень оказался у него в руках – на сей раз полированная поверхность излучала не просто свечение, но проецировала в воздух необычайную картину, сразу же приковавшую внимание Тонгира. В пространстве перед ним возник город, равного которому по великолепию никогда не создавали люди. Великолепные проспекты, проложенные один над другим, пересекались под фантастическими углами, а изящные, подобные башням, дома чесали своими острыми шпилями облака. Обитатели города, отдалённо напоминавшие людей, передвигались при помощи диковинных самодвижущихся повозок и верхом на огромных крылатых существах, подобных сказочным драконам. Шло время – кто знает, может, тысячи, а возможно, и десятки тысяч лет, – и повозки постепенно приходили в негодность, а город всё более явственно демонстрировал следы запустения. Машины заменяли ручные животные – безмозглые ящеры, размерами многократно превышающие слонов, использовались для перевозки грузов, в то время как гигантские человекоподобные обезьяны с серой шерстью выполняли разнообразный труд, требовавший ловкости и ума.

    Наконец, в одной из башен, на самой её вершине, вспыхнул ослепительно яркий свет, немедленно привлёкший внимание всех жителей города. Тонгир слишком часто видел его ранее, чтобы ошибиться в источнике лучей, осветивших древние, местами уже заброшенные и поросшие джунглями жилые кварталы. Реакция существ, создавших город, оказалась молниеносной – оседлав своих драконов, они бросились на штурм башни; по каменным, идеально ровным некогда плитам, растрескавшимся от влияния времени, в атаку шли, плечом к плечу, серые обезьяны и рептилии. Лучи, озарившись кроваво-красным светом, сбивали всадников, подобно копьям, способным вытягиваться на сколь угодно дальнее расстояние, и вскоре улицы города усеяли обугленные, почерневшие тела. Наконец, атакующие обступили башню столь плотно, что смертоносные лучи уже не успевали поражать всех, кто приблизился, и, казалось, вскоре они одержат неминуемую победу. Однако последовала вспышка, по своей разрушительной мощи не сравнимая ни с чем, что применялось ранее участниками этого невиданного сражения, и…

    Стук в дверь принудил Тонгира подпрыгнуть на месте от неожиданности – картина, возникшая благодаря Слезе Имира, немедленно исчезла. Дорру разочарованно выругался.

    Тихий, и вместе с тем настойчивый, стук повторился.

    С мечом в руке, Тонгир приблизился к двери, готовый выпустить кишки всякому, кто решился потревожить его сон.

    - Это Бю-Зва, – донёсся из-за двери столь знакомый ему голос. Отодвинув засов, он пропустил внутрь девушку, всё ещё несколько обескураженный от столь неожиданного визита.

    Ступив вперёд, она замерла; призрачная корона исчезла, и это вновь была та самая Бю-Зва, с которой он прошёл сквозь великое множество опасностей и невзгод. Впрочем, не совсем та – её красота, даже скрадываемая сумраком, пленяла и вызывала непреодолимое волнение.

    - Я думал… я думал, ты… равнодушна ко мне, – едва выдавил из себя он, понимая, насколько нелепо звучат эти слова.

    - Я? – Бю-Зва хихикнула. – Как тебе такое только в голову взбрело? Во время поединка, определяющего её участь, девушка и должна демонстрировать достоинство и молчание.

    Тонгиру, осознавшему собственную глупость, захотелось хлопнуть себя по лбу, но, вспомнив, что его голове уже досталось этим вечером, воздержался от подобного шага.

    - Тут… я тут смотрел в Слезу Имира и видел необъяснимые, удивительные образы, – сказал Тонгир почему-то, но слова, едва повиснув воздухе, тут же показавшись ему самому неуместными. Бю-Зва, едва различимая в полумраке, приблизилась к нему.

    - У нас есть легенда – о Солнце. – Её голос, несмотря на близость, едва доносился до Тонгира; кровь его бешено пульсировала, в ушах застыл какой-то сплошной гул. – Их поначалу было два – дневное и ночное. Два брата поделили между собой небо, пока не появилось третье светило.

    - Луна, – догадался Тонгир, поражаясь тому, как ломается его голос.

    - Правильно, Луна. Братья немедленно повздорили, желая обладать ею, и один победил другого – тот выгорел, съёжился и превратился в маленький камешек, который ты сейчас носишь с собой. Однако, уже будучи поверженным, он изрёк проклятие: Луна никогда не будет вместе с Солнцем, так как кому-то нужно разгонять тьму по ночам. Те, тоскуя, долго умоляли его о снисхождении и, пообещав часть своей силы, получили право встречаться дважды в день – на закате и в предрассветный час.

    - Потрясающе, – ответил Тонгир. Молчание повисло в воздухе; их лица сблизились, словно движимые некоей силой, и губы сомкнулись. Поцелуй, назревавший так долго, разжёг в нём страсть. Руки его скользнули вдоль бёдер девушки, задирая подол длинного платья, принадлежавшего ранее одной из знатнейших женщин Сумрилы. Тонгир взял его в уплату большей части своей доли добычи из выкупа, собранного под руководством Ханамсиса.

    - Одел лишь затем, чтобы раздеть? – спросила Бю-Зва, запрокинув голову. Он немедленно осыпал её шею поцелуями и, сжав в объятиях, перенёс на кровать. Ноги её, длинные и сильные, обхватили чресла мужчины, вызывая в нём жгучее желание. Платье, полетев на пол, раскрыло тело, прекрасные линии которого не вызывали ничего иного, кроме восхищения. Он обхватил её стан, ладони двинулись выше, к мгновенно затвердевшим соскам грудей, сжали их. Девушка сладостно застонала, раздвинув ноги шире, и он вошёл в неё, каждым последующим движением принуждая издавать ахи, всё более заводившие его. Зная уже, что ночь продлится целую вечность, Тонгир лишь жалел, что это блаженство не станет бесконечным.

    Он отогнал эту мысль, показавшуюся бессмысленной, и вновь жадно поцеловал губы, терпкий вкус которых сводил его с ума.