Осенённая ангельским крылом

Бисер воспоминаний

Год их с Морисом знакомства в истории Парижа остался памятен невероятно холодной зимой. Люди старались не болтаться без дела по улицам — мороз обжигал кожу и лёгкие, ветер выстуживал каждую клеточку тела, даже через многослойную одежду…

Мари тогда работала в мало кому известном издании и согласие Мориса Лангелитье дать ей интервью сочла настоящим чудом. Ещё не утихла в прессе шумиха по поводу его отказа ВСЕМ журналистам ведущих телеканалов и старой гвардии из центральных газет.

(Позже Лангелитье признался, что его покорило звучание голоса Мари по телефону: «Ты словно гладила мои самые чувствительные места рукой в бархатной перчатке. Причём все разом!»)

После пронизывающего ветра и беспощадного мороза номер отеля, где певец назначил ей встречу, встретил невероятным уютом и теплом. В комнате она осталась одна: проводивший Мари посыльный, получив свои чаевые, тут же испарился.

Стащив с головы ненавистную шапку, Мари с любопытством оглядывала комнату, разматывая длинный шерстяной шарф. Сухо потрескивали дрова в камине. Верхний свет не горел, но комната купалась в мягком свечении настенных светильников.

Протянуть озябшие пальцы к огню хоть и напоминало расхожее клише из фильмов и книг, но оказалось единственно верным решением. Мгновение — и тепло ручейками заструилось по телу, вскоре запылали румянцем щеки и всё напряжение, весь страх перед этой ответственной встречей вдруг разом исчезли.

Лангелитье появился в гостиной неслышно. Он умел двигаться, подобно охотящейся кошке — беззвучно, крадучись. Несколько минут мужчина любовался склонившейся над огнём молодой женщиной. А когда решился заговорить, Мари невольно вздрогнула: заворожённая игрой языков пламени, она выпала из реальности.

- Смею ли я нарушить ваш тет-а-тет с грозной стихией, усмирённой рамками камина?

Мари подняла глаза.

Их взгляды встретились.

Влажно-карие, цвета перезрелой вишни, глаза Мориса. Серо-зелёное штормовое море глаз Мари. Вольтова дуга, образовавшаяся при «соприкосновении» этих взглядов, могла расплавить сталь без применения плавильной печи.

Это Морис Лангелитье стал причиной её разрыва с Анри. Едва налаженная жизнь в Париже могла в любой момент перевернуться вверх дном, как лодка, которую раскачали на середине реки.

Интервью в отеле «Regina Paris» стало поистине звёздным часом Мари Амиди. За одну ночь из мало кому известной журналистки она превратилась в автора, за право иметь которого в своих рядах принялись сражаться центральные издания страны. Все те, в чьи двери Мари в отчаяньи стучалась несколько месяцев тому назад в поисках работы, сегодня заискивающе выстроились у её дверей.

А она вдруг испугалась: ни к чему ей эта популярность, не сейчас…Слишком мало времени прошло с момента побега из Лос-Анджелеса и она уже знала, что её трюк не удался — Линду Делани (именно такое имя она носила раньше) не считали погибшей. Всего лишь пропавшей без вести.

После некоторых трансформаций внешности, она сама себя не узнавала в зеркале, но где гарантия, что не узнает кто-нибудь другой?

Мари не стала уходить из своей «жёлтой» газетёнки, на что главный редактор, кашляющий так, что казалось, следующий приступ будет последним в его жизни, смог только красноречиво помахать двумя пальцами у виска, намекая на то, что у Мари явно «не все дома».

Морис никак не проявлял себя пару дней после первой встречи. Потом прислал приглашение на приватный ужин всё в том же номере «Regina Paris».

Снова пылал огонь в камине и горели свечи на столе, сервированном на двоих. Как ни странно, не взирая на непринужденную атмосферу во время ставшего знаменитым интервью, сейчас оба чувствовали некоторую неловкость и не знали, с чего начать разговор.

Морис нарушил тишину первым.

- Извини, не поинтересовался твоими пристрастиями в плане спиртного и заказал нам бордо, что ты на это скажешь?

Мари чувствовала, что с удовольствием жахнула бы сейчас холодной — чтоб аж зубы свело — водки, но, представив на миг, как бы это выглядело со стороны, улыбнулась и ответила:

- Пусть будет бордо.

Вино всплеснуло тёмным птичьим крылом, ударившись о дно бокала. Оно текло из бутылки, пульсируя - словно кровь из открытой раны - и Мари мотнула головой, прогоняя «кровавое» наваждение. Вернулась в реальность вовремя: Морис произнёс первый тост.

- Я хочу выпить за тебя. Ты — удивительная.

- Как ты можешь это знать?

- Чувствую…

Мари промолчала.

Поднесла бокал к губам, сделала небольшой глоток, дала вкусовым рецепторам прочувствовать вкус вина, а затем и его послевкусие…

- Левобережное?

Морис удивлённо поднял брови.

- Как ты догадалась?

- Насыщенность вкуса. У правобережных больше Мерло в купаже, а здесь явно преобладает Каберне…

- Ну, что тут сказать...Я впечатлён...Нет, я потрясён! Среди моих знакомых нет ни одного человека, кто с лёгкостью определил бы происхождение вина на вкус! Кстати, я хотел попросить прощения за то, что не пригласил тебя в один из знаменитых ресторанов французской столицы. Не подумай, что я стыжусь появляться с тобой в обществе, всё гораздо сложнее…

- Не продолжай. Конечно же, ты женат…

- Почти угадала. В процессе развода. И жена хочет оформить единоличную опеку над нашим сыном. В последнем разговоре мой адвокат сказал, что ему удалось достигнуть договорённости с Анной, но я должен быть чертовски осторожен — «никаких оргий в ближайшие полгода».

- Оргий? Похоже, ты тот еще ловелас!

- Нет, Мари, вовсе нет...Но моя жена...Она очень ревнива, плюс у неё несколько болезненное воображение…

Мари подняла руку, отгораживаясь этим жестом от дальнейших слов Мориса. Он понял её желание правильно — замолчал и взволнованно наблюдал за лицом женщины, сидевшей напротив.

Молчание повисло в комнате, как утренний туман над водной гладью. Слышно было, как гудит огонь в камине — садясь за стол, Морис подкинул пару поленьев. И даже потрескивание пламени свечей в этой напряжённой тишине, присевшей за их стол как третий, совершенно лишний участник ужина, звучало подобно ударам хлыста.

Морис был рад услышать даже те нелицеприятные слова, которыми Мари решилась нарушить затянувшееся молчание.

- О, мужчины! Как вам нравится во всём обвинять женщин! У самих рыльце в пушку, но...«Дорогая, ты всё неправильно поняла!» «Это совсем не то, что тебе показалось!»

- Всё не так, ты же ничего про нас не знаешь...

- А зачем мне это знать? - Мари прищурилась, море в её взгляде заштормило до огромных бурунов с белой пеной на вершине...Но Мориса не напугал этот штормовой взгляд. Он снова смотрел ей прямо в глаза и от этого взгляда становилось горячо в груди и знакомая тягучая истома растекалась внизу живота...

- Ты мне нравишься, Мари. Очень нравишься. Но я ничего не могу тебе обещать.

- А разве я просила?- Мари скомкала в руках белую салфетку с монограммой отеля, только что лежавшую у неё на коленях. - Думаю, мне лучше уйти прямо сейчас — и тогда нам обоим не о чем будет переживать или жалеть.

- Вопрос в том — хочешь ли ты уйти?

- Так надо.

- Кому?

- Нам обоим.

- Лично мне надо, чтобы ты осталась сейчас со мной. Мне нужно слышать твой голос. Рассказать о себе. Расспросить о тебе. Я хочу быть с тобой сегодня. Хотя бы сегодня. Что будет дальше — я не знаю. Поэтому не хочу давать лживых обещаний... Но если ты хочешь уйти — я не имею права тебя задерживать…

И она ушла. С горящими щеками и влажными трусиками. Приехала к Анри, и, без всяческих предисловий, начала раздевать его прямо в коридоре. До кровати они не дотянули: упали на колючий и жёсткий деревенский коврик в гостиной. Этот «антиквариат» достался Анри в наследство от прежнего квартиросъемщика, но все его неудобства были забыты на то время, когда к звуку работающего телевизора, доносившегося от соседей справа, добавились сбившееся дыхание, всхлипы, стоны и характерные хлюпающие звуки. Некомфортно стало, когда всё закончилось и Анри, учащенно дыша, обнял её и неловко уткнулся носом куда-то в район ключицы. Мари же шарила по полу, пытаясь найти свою сумочку и достать сигареты...

- Что это было, Мари?

- Подарок от Санта-Клауса...Можно, я у тебя переночую? На улице холод собачий — задубею, пока до дома доберусь...

- Могла бы не спрашивать. Знаешь же, что я был бы рад, если бы ты собрала свои пожитки и съехала с той крысиной норы, что гордо называешь своей «квартирой».

- Не могу. Ещё не время. Не торопи меня…

- А когда оно придёт, это время?

- Не знаю. Я устала, Анри. Давай лучше ляжем спать.

Время Анри так и не наступило. Теперь память о нём жила лишь в воспоминаниях Мари, в мелодии старого шарманщика и в приходящих время от времени ароматных посылках с кофе.

Через полгода Морис Лангелитье снова приехал в Париж. Не на гастроли. За ней. За Мари Амиди.

И увёз её с собой.

Настал черёд Квебека гудеть растревоженным пчелиным ульем: «Видать, Лангелитье совсем сорвался с катушек. Только вчера поставил печать на свидетельство о разводе, сегодня уже понёсся регистрировать брак с какой-то француженкой».

Которая вовсе не была француженкой и звали её вовсе не Мари Амиди.

Но кому было до этого дело?