Тайна Оболенского Университета

2. Явление демона

После трагического случая с профессором Радзинским расписание занятий в Университете изменили. В течение двух недель историю средневековой мысли нам не читали. Моя работа над дипломом продолжалась, но из-за невозможности с кем-то обсудить мои размышления, я чувствовала, что стою на месте. У Павла Аркадьевича дипломную работу писали два студента — я и мой однокурсник Петр Авилов. Работа Пети затрагивала скорее исторические аспекты, чем философские, поэтому ему легко нашли руководителя. А вот я пока оставалась в свободном плавании.

Все это время мне не давала покоя мысль, что Павел Аркадьевич пытался мне что-то сказать. Он предвидел свою смерть и даже знал, как именно это случится. Значит ли это, что профессора убили? Несомненно. Но кто? Так хотелось поделиться с кем-нибудь своими открытиями, но я не могла. Для начала нужно было самой разобраться во всем. Радзинский был умным человеком, а, значит, не просто так решил передать эту гравюру именно мне. Это послание, и я должна его разгадать. Из раздумий в реальность меня вернул телефонный звонок. Отец. В последние недели мы стали реже общаться из-за его загруженности на работе, поэтому я обрадовалась звонку.

— Да, папа.

— Лерочка, детка, как ты? — как всегда, учтиво, не по-отцовски, а по-учительски поинтересовался он.

— Хорошо, папочка, а ты как? — я присела на кровать и посмотрела на наше совместное фото, как делала всегда, когда он звонил.

— Тоже неплохо, только соскучился по моей умнице-дочке, — я услышала, как он улыбнулся в трубку, — сегодня хочу, чтобы ты поужинала у меня. Приходи вечером. Пообщаемся.

Как правило, мой отец ужинал в общей столовой, несмотря на то, что в его доме была и кухня, и столовая. После расставания с мамой он так и не женился, а сам вести хозяйство не умел. Возможно, ему было бы удобнее жить одному в квартире, а не в особняке, который ему выделил университетский совет, но мой отец не захотел отказываться от дома и долгие годы жил один, пока я не перебралась к нему. После того, как я стала студенткой Оболенки, у меня был выбор — жить с папой или получить свою комнату. Я предпочла второе. Мне не хотелось выделяться среди других студентов, к тому же я стремилась как можно раньше получить независимость.

— С радостью, папочка! Я приду пораньше и приготовлю нам что-нибудь вкусное.

— Буду ждать тебя, милая, — ответил папа, — до вечера!

— До вечера! — сбросив вызов и положив телефон на тумбочку, я откинулась на кровати, продумывая, что можно приготовить.

Поскольку большинство жителей Оболенки, от студентов и преподавателей до обслуживающего персонала, питались в общей столовой, получить продукты домой было непросто. Раз в две недели составлялся список необходимых покупок, куда каждый преподаватель или служащий Университета мог внести то, что ему необходимо. Несколько человек, отвечающих за провизию, выезжали в подмосковный гипермаркет и покупали все необходимое. Закупками для студентов занимался куратор, которого выбирали на университетском совете, и студенческий список утверждался преподавательским составом. Нам было запрещено покупать сигареты, алкогольные напитки и вредную пищу. У преподавателей и обслуги таких ограничений не было. Я не помнила, что осталось у папы от прошлого привоза продуктов, поэтому так и не смогла придумать меню вечера, решив сориентироваться на месте.

К шести часам я уже подходила к папиному дому. Это был двухэтажный особняк с тремя спальнями на втором этаже и большой светлой гостиной внизу. Тут было уютно, всегда тепло, даже в самые суровые зимы, и по-домашнему хорошо. Такой контраст с небольшой московской квартиркой, где жили мы с мамой. Как бы мы могли быть счастливы в этом доме все вместе, жаль, что родители не уберегли нашу семью. Может быть, поэтому мне всегда так грустно у отца?

— Лерочка, ты уже пришла! — обрадовался папа, попивавший дымящийся кофе на крыльце.

— Я же обещала быть пораньше, — напомнила я и поцеловала отца в щеку.

— Проходи, милая, — он открыл дверь и впустил меня внутрь, — все, что осталось из продуктов — в холодильнике. Когда будешь решать, что готовить, помни, что у нас есть бутылочка Пино Гриджио.

И пусть вино было запрещено в Оболенке, отец иногда позволял мне такие мелкие нарушения, как бокал итальянского сухого. Конечно, если они происходили под его присмотром. А вот съестные запасы оказались довольно скудными, поэтому я остановила свой выбор на стейках из замороженной семги. Рыба и белое вино — неплохое сочетание.

— Детка, очень вкусно, — прикрыв глаза, сказал папа, пробуя рыбу.

— Я старалась, — улыбнулась я и опустила взгляд, чтобы нагло не демонстрировать, как горжусь собой за хороший ужин.

— Милая, я хотел поговорить с тобой по поводу твоей работы. Тебе пока не назначили руководителя, и это нехорошо, но я спешу тебя обрадовать, — папа улыбнулся и, чуть прищурившись, посмотрел на меня. Сразу стало ясно, что этот ужин он затеял неспроста.

— Чем?

— Завтра к нам приезжает выдающийся профессор-медиевист, — начал восхищенно папа, — он получил степень в Болонском университете. Обучался у самого Эко.

— Умберто Эко[1]? — удивилась я, недоверчиво поморщившись.

— Да, и он займет место профессора Радзинского.

Умберто Эко был человеком, которым я поистине восхищалась. Ученый, философ, культуролог, публицист, специалист по семиотике. Он внес колоссальный вклад в культуру ХХ века. Я мечтала познакомиться с ним, и то, что его бывший ученик будет преподавать у нас, стало для меня действительно шокирующей, в хорошем смысле, новостью.

— Он берет студентов-дипломников? — сразу оживилась я.

— Не знаю, милая, мы это не обсуждали с ректором. Но я замолвлю словечко, — подмигнул мне папа, — к тому же Евгения Матвеевна послезавтра дает приветственный ужин для нового профессора, и я возьму тебя с собой.

— Спасибо, папочка, — обрадовалась я, — если он возьмет меня с дипломом…

— Только ты должна как следует подготовиться, чтобы представить свою работу так, чтобы его заинтересовать, — строго сказал отец.

— Конечно! — воскликнула я, — тем более, что с Павлом Аркадьевичем мы начали составлять тезисы по тому, что я написала.

— Да, — грустно сказал папа и отпил немного вина, — бедный Павел.

— Знаешь, я ведь заходила к нему перед тем, как он уехал, — то ли вино расслабило, то ли в уютной домашней атмосфере хотелось довериться отцу, но я решила поделиться своими догадками, — он мне показался каким-то странным. Говорил так, будто знал, что не вернется.

— Глупости! — отрезал отец — И тебе вообще не стоит думать о таких вещах. Лера, главное — диплом!

— Но, папа, это никакие не глупости, — я обиженно надула губки и отодвинула от себя тарелку с недоеденной рыбой, — он сам начал говорить, что я справлюсь с работой и без него. Потом сказал, что за мной большое будущее, и я не должна забывать, что в любой ситуации надо действовать по совести, а потом…

— Лера, и слушать не хочу, — вдруг вспылил отец и раздраженно бросил на стол салфетку, никогда раньше я не видела его таким, — забудь все, что тебе сказал Радзинский.

— Папа, что с тобой? — тихо спросила я, и отец понял, что напугал меня. Он сделал глоток вина, перевел дыхание и вроде немного успокоился.

— Извини, милая, просто ты не все знаешь. В последнее время Павел был немного не в себе. Он стал рассуждать о странных вещах. Я бы даже сказал, что у него развилась паранойя. Я бы не хотел, чтобы ты забивала свою славную головку всякими глупостями.

— Хорошо, папочка, — согласилась я, но только лишь затем, чтобы не ссориться. Мое желание разобраться в смерти Радзинского отнюдь не пропало.

Мы замечательно, как самая обычная семья, провели остаток вечера. Усевшись на диван в гостиной, под негромкие звуки Паганини и ароматный бергамотовый чай обсуждали нового профессора. Папа с упоением рассказывал, какое образование получил наш новый преподаватель и у каких выдающихся личностей обучался, да и послужной список написанных им научных работ впечатлял. Мы оба понимали, что если за мой диплом возьмется такой человек, то развить его в диссертацию не составит труда.

Следующий день для меня был особенно волнительным, ведь предстояло знакомство с новым профессором. Судя по рассказам отца, этот преподаватель станет звездой нашего Университета. Почему-то я представляла мужчину лет сорока пяти, в очках, с проседью и большим животом. Мое воображение нарисовало ему твидовый пиджак, жилетку и трость. А еще зубы. Они обязательно будут желтыми и кривыми. Не терпелось скорее его и увидеть, поэтому я радовалась, что история средневековой мысли стояла первой парой.

Прокручивая в голове весь вчерашний разговор с отцом, я вдруг вспомнила и его слова о Радзинском. Известие о новом профессоре так впечатлило, что я совершенно забыла о том, что должно было тревожить не меньше. Неужели Павел Аркадьевич действительно страдал параноидальными мыслями? Возможно, он «заразил» ими и меня? Что если его смерть лишь совпадение с изображением на гравюре? И кого я пыталась обмануть… Не бывает таких совпадений, не бывает. Но отец, несомненно, прав в одном: сейчас не стоит забивать этим голову. Главное — диплом.

В аудиторию я пришла одной из первых и заняла свое обычное место. Аринки еще не было, поэтому я нагло растянулась на парте, положив голову на руки. С трудом проснувшись после выпитого вчера вина, я не могла найти в себе силы высидеть ровно двадцать минут до начала лекции. Вот только спать я не планировала, тем не менее, сама не заметила, как погрузилась в дрему. Я даже видела какой-то сон, когда кто-то беспардонно нарушил мой недолгий отдых, больно толкнув в плечо.

— Эй, ты охамел? — возмутилась я.

Передо мной стоял незнакомый молодой человек. Не будь его лицо таким сердитым, а взгляд злым, я бы могла назвать его симпатичным, но кислая мина напрочь стирала любые положительные эмоции на его счет.

— Вы что себе позволяете? — гордо вздернув голову, глядя на меня сверху вниз, словно он бог, вопросил парень.

— А что себе позволяешь ты?! Мне больно! — в тон ему ответила я, замечая, как его лицо чуть ли не побелело от злости.

— Мне казалось, что это один из лучших университетов, а я на своем первом занятии вижу спящую студентку, которая к тому же грубит! — процедил он и, развернувшись, пошел к преподавательской кафедре.

Не нужно было долго думать, чтобы понять, в какую передрягу я вляпалась. Арины так и не было, она бы, конечно, разбудила, в отличие от остальных сокурсников, с любопытством разглядывавших меня, как скорую жертву молодого преподавателя. Я сглотнула, чтобы подавить неизвестно откуда взявшийся ком в горле и подняла взгляд на профессора. Казалось, передо мной стоит исчадие ада и это притом, что как мужчина он был все же весьма привлекательным: спортивное телосложение, тонкие черты лица, светло-каштановые волосы и удивительно глубокие сапфировые глаза.

— Ваше имя? — обратился ко мне мужчина таким тоном, словно я самый омерзительный человек, каких он встречал в своей жизни.

— А ваше? — выпалила я, прежде чем подумала.

— Мое?! — гневно переспросил он. — Романов Арсений Витальевич, профессор. Ваш новый лектор.

— Ланская. Валерия Ланская, — представилась я, чувствуя, как от ужаса перед ним пересохло в горле.

— Знакомая фамилия. Вы случайно не дочь Андрея Николаевича Ланского? — уточнил Арсений Витальевич.

— Да, — подтвердила я.

— Тогда с вами все ясно, — холодно произнес он и взошел на кафедру.

— И что вам ясно? — не сдержалась я. Такое хамское отношение возмущало. Я бы извинилась перед профессором, что случайно уснула (причем до лекции, а не во время), но после подобной грубости не собиралась этого делать.

— Ясно, что здесь, как и во многих других университетах, дети профессоров пользуются особым блатом, — спокойно ответил новый преподаватель, не удосужив меня даже взглядом, рассматривая какие-то бумажки на своем столе.

— Я не пользуюсь тем, что мой отец здесь преподает, — возразила я, — какое вы вообще имеете право делать подобные умозаключения, даже не узнав меня как студента.

— Мне достаточно того, что вы спите на лекциях и хамите профессорам, — отрезал он, — а сейчас, с вашего позволения, Ланская, я начну лекцию. Советую и вам послушать. Иногда полезно узнавать что-то новое.

Вот так этот хам в мгновение ока растоптал все мои ожидания. Профессор, ученый, интеллектуал? Нет. Самый настоящий грубиян, напыщенный индюк. И это с ним я так мечтала познакомиться?

До конца лекции я демонстративно игнорировала все, что рассказывал Арсений (сама себе я дала установку, что не стану звать его по имени и отчеству, кроме как обращаясь к нему лично). Хотя мне не пришлось изображать незаинтересованность. Лекция молодого профессора показалось мне скучной и поверхностной: ни одного умозаключения, никакой глубины. Это больше напоминало урок философии в старшей школе.

После звонка я, не прощаясь, покинула аудиторию, хотя в дверях все же оглянулась. Моего профессора это нисколько не задело. Он лишь бросил мне вслед презрительный взгляд. Отлично. И этого человека мне могут назначить в руководители? Хотя он сам ни за что не возьмет надо мной шефство.

Все оставшиеся пары прошли благополучно, но Арина так и не появилась, что начало меня беспокоить. Подруга никогда не пропускала без предупреждения, в Оболенке к прогулам относились очень строго. А после загадочной смерти Павла Аркадьевича стали возникать неприятные тревожные мысли. И, чтобы их развеять, я пошла к ней.

У порога Арининой комнаты я услышала громкий кашель. Тяжело вздохнув, я постучала в дверь. В Оболенском Университете, если человек заболевал, то был обязан сразу обратиться к врачу и на время болезни его перевозили в лазарет, чтобы не заразить других. То, что Арина болела у себя, могло иметь крайне неприятные для нее последствия.

— Можно, Рин?

— Да, входи, — услышала я хриплый голос подруги.

— И как это понимать, дорогая? — рассердилась я, увидев перед собой совершенно заболевшую девушку.

— Не выдавай меня, — взмолилась она, — ненавижу лазарет, я сама поправлюсь, только отлежусь сегодня.

— Я не выдам, а вот твой кашель сдаст тебя с потрохами, так что давай-ка пойдем к врачу, — присаживаясь на стул у ее кровати, серьезно сказала я.

— Нет, пожалуйста! Дай мне денек! Обещаю, если до завтра не поправлюсь, то вместо занятий — в лазарет, — заканючила Аринка и взяла меня за руку, — а теперь лучше расскажи, что было в Универе.

Я вкратце рассказала о том, что произошло за день, не умолчав и про нового преподавателя. Подруга согласилась, что профессор Романов поступил как настоящий хам, выставляя меня перед студентами в нелицеприятном свете. Она даже предложила ему отомстить, например, напакостив в аудитории, но опускаться до подобного я не хотела.

Напоив Аринку лекарствами, а главное, сиропом от ее жуткого кашля, я собиралась уходить, как постучали в дверь. На пороге стоял университетский доктор, и его лицо не предвещало нам ничего хорошего.

— Так, значит, это правда? — спросил Михаил Романович, переводя взгляд с меня на Арину. — Чем вы объясните, Миланова? А вы, Ланская, как вижу, прикрываете больную?

— Михаил Романович, мы как раз хотели к вам обратиться, — начала оправдываться я.

— Вы еще и врете? — возмутился врач. — Нам поступила жалоба от вашего соседа, что вы весь день громко кашляете. К тому же, на занятиях вас не было. Арина, собирайте вещи и немедленно в лазарет. Вам выговор. А вам, Валерия, предупреждение.

Арина грустно вздохнула, виновато глядя на меня. К сожалению, у нас не было иного выхода, кроме как признать свое поражение. Подруга получила выговор, а это значит, что в главном холле Университета две недели будет висеть позорное объявление, что она нарушила правило Оболенского Университета. Да еще и преподаватели на лекциях будут видеть своим долгом осудить поведение девушки. Мне резко захотелось встретиться лицом к лицу с соседом, который заложил Аринку. Я точно знала, кто это — Петр Авилов!

Когда мы учились на втором курсе, Арина и Петя начали встречаться. Их роман продлился недолго, и они со скандалом расстались. С тех пор этот гад старался найти повод, чтобы хоть как-то навредить бывшей девушке. Но то, как он поступил на этот раз, перешло все границы, и я не собиралась этого так оставлять.

Выйдя из жилого корпуса, я решительно направилась в сторону спортзала. В это время начиналась тренировка по баскетболу, а значит, Петька будет там. Но я столкнулась с Авиловым даже раньше, чем планировала, когда он выходил из учебного корпуса.

— Эй, Авилов! — крикнула я. — Ты еще не захлебнулся своей злобой?

— Ланская, злишься потому, что я отослал эту туберкулезницу в лазарет? — ехидно спросил он, мерзко прищурившись.

— Не смей так называть Арину. Ты просто не можешь смириться, что она не бегает за тобой, как какая-нибудь из твоих дурочек! — вспылила я.

— Да больно мне это надо. Я бы с ней ни за что не сошелся бы. На ней негде пробу поставить, весь Университет ее испробовал, — процедил Петька, развернулся и направился к спортзалу.

Арина действительно была особой ветреной с толпой поклонников, многие из которых прошли через ее постель. Тем не менее, я не могла позволить какому-то придурку оскорблять мою подругу. Не знаю, что на меня нашло, но я взяла с земли горсть грязи и кинула в спину Авилову. Парень остановился, повернулся и уставился на меня с такой яростью, что я мигом пожалела о своем поступке. Он хотел было шагнуть ко мне, но остановился, а на его лице заиграла злобная ухмылка.

— Тебе не стыдно, Лера? — нравоучительно заговорил он, чем окончательно меня обескуражил. — Я не собираюсь делать за тебя задание. Когда же ты начнешь учиться, а не пользоваться тем, что тут преподает твой папочка?

— Авилов, ты совсем идиот?

— Могли бы извиниться, Валерия, — за спиной прозвучал грозный голос, — вы считаете, что все должны плясать под вашу дудку?

— Арсений Витальевич, вы все неправильно поняли, — бросила я до боли избитую фразу без всякой надежды на понимание.

— На мой взгляд, все очевидно, — холодно сказал он.

— Я пойду, иначе опоздаю на тренировку, — обреченно выдохнул Петя, — спасибо, что вступились за меня, Арсений Витальевич.

— Конечно, идите. А вы, Валерия, лучше бы занялись чем-нибудь полезным. Например, почитали бы книгу, это, знаете ли, развивает, — усмехнулся мерзавец, глядя в спину другому удаляющемуся мерзавцу.

— Кто бы давал мне такие советы! — вспылила я, не в силах терпеть подобное. — Вам самому не мешало бы больше читать, возможно, тогда научились бы мыслить, а не пересказывать учебники.

— Что? — прошипел он.

— Ваша лекция была пустой ахинеей, — прямо заявила я, — вы ни черта не смыслите в философии, а можете только пересказывать методичку для старших классов.

Арсений бросил на меня полный ненависти взгляд, а потом приблизился так, что между нашими лицами едва ли было два сантиметра.

— Держи свой длинный язык за зубами, девочка, — угрожающе произнес он, — с огнем играешь.

Романов ушел, оставляя меня в полном ступоре. Тогда я не приняла всерьез сказанное им в гневе, списав это на злость. Но это не были пустые слова, я даже не подозревала, как далеко меня заведет мой острый язычок.

[1] Умберто Эко (1932 — 2019) — итальянский ученый, философ, специалист по семиотике и средневековой эстетике, теоретик культуры, литературный критик, писатель, публицист.