Дубай. Цена измены

5. Часики тикают

Через десять минут мы едем в дом моего отца. Шевцов оказался редкостным занудой и отказался оставлять меня в квартире, которая подверглась нападению. А мне было чихать. Слишком шокирована его «предложением». Это самый настоящий ультиматум! Всё или ничего. И как папа умудрился так оплошать? Он не признается даже под пытками.

В салоне божественно пахнет кофе. Этот аромат успокаивает, обволакивает и расслабляет. Растекаюсь, вовсе не беспокоясь как выгляжу со стороны. С бывшим мужем постоянно держала спину прямо, стараясь не то, чтобы держаться в тонусе, но не расслабляться. Да только без толку. В итоге, он променял меня на другую. Их ахи-вздохи не снятся мне в кошмарах и на том «спасибо».

— Мм... — Простонала я, забыв, что щека-то битая, случайно потерев её ладонью.

— Очень больно? Завтра в клинику отвезу. — Мельком глянул на меня Андрей.

— Я девочка самостоятельная. — Отмахнулась от щедрого предложения. — И что там врачу показывать? Ну дали затрещину, так от этого не умирают.

— Лика... — Выдохнул моё имя Шевцов. — Заеду в девять.

— Я сказала «нет». — Напомнила, если с памятью у него беда. Вроде молод ещё для склероза. Бросаю недовольный взгляд и снова цепляюсь за выглядывающий хвостик татушки. Далась она мне! — А мы с тобой нигде раньше не встречались? — Закидываю удочку на всякий случай. Редко впадаю в беспамятство. Странная ночь — исключение. «Больше не пью!» — зарекаюсь мысленно.

— Ты бы помнила. — Бросает небрежно, но моя подозрительная натура ищет подтекст. Разглядываю его в наглую.

— Любуешься?

— Ага. Фотопортрет составляю. А то спросят меня дяденьки из полиции, не знаю ли я кровожадного блондина, так сразу и выложу как на духу. — Мой сарказм очнулся ото сна.

— И как, совесть потом не замучает, если будущего мужа за решётку до выяснения упекут?

— Я не сказала «да». — Пресекаю дальнейшие рассуждения на счёт его великодушного «предложения». Андрей не спорит, не пытается переубедить. Вот и хорошо. Не время для таких разговоров.

Машина подъезжает к отцовскому дому ближе к полуночи. Я успела даже вздремнуть. Мы собрали все возможные и невозможные пробки. Благо, водитель оказался молчаливым и не тревожил мой чуткий сон. Он, как я поняла, вообще не многословен. Его дипломатичность даже бесит. Это качество, видать, въедается в плоть и кровь всем, кто так или иначе занимается бизнесом посерьёзнее шаурмичной.

— О! А вот и папочка. Сейчас плешь проест нравоучениями. — Стону я вслух. Отец вышел, услышав, что машина подъехала. Конечно же, ведь просто так здесь никто не ездит. Территория охраняемая.

— Это нормально волноваться за дочь. Я бы тоже валерьянку пил на его месте. — Вступается в его защиту Шевцов.

— Но ты на своём. — Тянусь к ручке, но выходить не спешу, выигрывая мгновения, в которые меня не пилит отец.

— Поэтому вместо валерьянки у меня другие способы успокоения. — Чуть прищуривается и отводит взгляд мужчина.

— С упокоением не перепутай. — Издав нервный смешок, отстёгиваю ремень. Андрей выходит из машины и, видимо, пытается заработать себе джентльменские баллы в моих глазах. Открывает дверку с моей стороны, помогает выбраться.

— Ты идеальный паж! — Положа руку на сердце, подкалываю. Чувство самосохранения покинуло меня в тот миг, когда я прощалась с жизнью у лифта. Бандиты могли меня укокошить «за здрасьте».

— Увидимся завтра. И помни, часики тикают, а карета вот-вот превратится в тыкву. — Напоминает о нашем щекотливом положении мужчина. Так зубы у него всё же есть! А по мордашке и деланно расслабленному поведению так и не скажешь. Шифруется. С таким опасно садится за карточный стол. Мягко стелет, да жёстко... спать.

— Напоминалку поставлю, чтобы не забыть. — Бросаю в ответ. Он кивает отцу, мол, привёз, забирайте курицу свою безмозглую и чуть не ощипанную.

Самоуверенный блондин уезжает, а мне приходится смириться с тем, что ночевать я буду в доме отца. После того, как мамы не стало, он командовал мной как отставной генерал. И это при его-то занятости! Наверное, я и замуж свинтила, чтобы получить свободу. А получила потерянные впустую годы, измену и шантаж. Папа встречает заблудшую дочь сдержанно и как-то спокойно.

— Здравствуй, дочь.

— Виделись уже. — Не хочется мне сейчас выяснять отношения от слова «совсем».

— Голодная? — Открывает двери, пропуская меня вперёд.

— Нет. Можно, я спать пойду? — Спрашиваю, как в детстве разрешения.

— Иди. — На удивление соглашается. — Я рад, что всё обошлось. — Распростёр папа объятия. — Чуть не поседел повторно. — Эмоциональность ему чужда, и я шокируюсь такому откровению. Стоим в обнимку, и я вспоминаю каково это — чувствовать тепло и поддержку.

— Пап, всё так плохо, да?

— О чём ты? — Слегка отстраняется. Не признается ведь, что самую главную партию в жизни проиграл. И выход один — выдать меня за Шевцова, чтобы мы с голым задом по миру не пошли.

— Да так. Ладно, пойду я. — Не то, чтобы я приняла эту ситуацию, но, как говорится, с мыслью, если она тебе не очень нравится, надо переспать.

Поднимаюсь в свою комнату, в которой прошли мои детские годы. Всё в ней также. Фотографии в рамочках. На них папа, мама, я и пёс Барбос. Я выплакала целый литр слёз, когда Барбос нас оставил. Старенький был. А потом ещё десять литров слёз, когда мамы не стало. Жутко, но родное лицо стёрлось из памяти. Зато фотографии всё помнят и хранят, чтобы и мы не забывали. Теперь остались я и папа. Вот и ответ. Спасай то, что можешь спасти. Компания — вся его жизнь. Всплакнув, я провалилась в сон.