Белые лилии.

Суета сует и всяческая суета — вот как называются мои бешеные сборы перед очередным путешествием и попытки не наступить при этом на юркого Пушка. Не сказать, что я горю желанием внезапно оказаться черт-те где без капли магии и как-то выживать, но меня никто не спрашивает. Мироздание просто начинает ментально орать, а потом дает мне пинка под зад, забрасывая в очередной проблемный Мир, который готовится испустить дух. Ну, если только не найдется дебил, готовый оттащить его от смертной черты. Четких указаний тоже не будет, только намеки, направляющие подзатыльники и какой-нибудь непрошенный подарок за благополучное окончание миссии. Что будет, если я не справлюсь — не хочу даже думать. За что мне это? Ответа, как водится, никогда не дают. Одна радость — перед броском в неизвестность у меня начинает неистово чесаться коленка, опровергая молву, что неприятности положено чуять задницей. Я тоже так поначалу думала, поэтому пропустила подсказку и переместилась в один отсталый средневековый мирок прямо в коротком халате и домашних тапках. И с огурцами на морде. В чумную деревню. Полную религиозных фанатиков и добрых докторов с факелами. Боги… Какой же это был позор — убегать от рассерженных крестьян практически с голой задницей, уклоняться от брошенных вил, топоров, обогащаясь местными религиозными текстами и нецензурщиной. — Возьми носки. Да не эти, а теплые, — контролировал сборы Карл, мой бессменный дружище. — И свитер тоже захвати, балда. — Чего это я балда? — оторвалась от копошения в недрах вещмешка, шмыгнув носом. — Мой IQ намного выше семидесяти. — А зачем тогда фонарик на батарейках положила? А? Давно на костер не отправляли за «колдовство»? Давай-давай, карты Таро тоже выкладывай, гадалка хренова. И спирт не забудь оставить, раз достала. — Да ни за что! — обняла объемную флягу покрепче, наглаживая карбоновый бок. — Это же универсальная валюта, обогрев и розжиг с антисептиком! А вдруг Россия-матушка, тайга и голодные медведи? Без спирта никак. — Балда! Какой карбон в тайге?! Ты еще мини-юбку напяль и рожу раскрась как на подиум. Жертва цивилизации… Вот тут обидно было — про особый материал фляги я и правда забыла. Если бы не Карл, точно бы прошляпила момент. Под журчание огненной воды, переливаемой в кожаную фляжку помельче, я вспоминала все свои косяки, из-за которых попадала впросак в других Мирах. Одно избавление от вшей с помощью трав чего стоит. Я же самая умная, но не обратила внимание, что укусы мелких паразитов в простонародной среде считались наказанием за грехи, которое положено «претерпевать», а не избавляться от зуда. Мазохисты! Быть одинокой женщиной в таких Мирах — все равно что поднять над собой табличку: «За меня никто не заступится. Обижайте меня поскорее, а грехи потом отмолите!» Мрак, одним словом, где пояс верности с шипами наружу — не прихоть ревнивца, а средство самообороны. Жаль, что место в рюкзаке ограничено: мелочевка, смена белья, несколько ломтей сушеного мяса на первое время, нитки-иголки, мешочек с золотыми самородками, травяная аптечка, хороший крепкий нож, туго набитый табачный кисет с трубкой и большой платок, который можно использовать вместо хиджаба, хлипкого пледа или разорвать на бинты, если вдруг путешествие примет неприятный оборот. Остальная одежка тоже большей частью универсальна — удобные штаны и майка с длинным рукавом закрыты глухим черным платьем с застежками спереди, а сапог с грубой подошвой почти не видно из-под длинного пальто. Вот примерно в таком наряде меня и выдернет очередной Мир-умирашка, сжимая холодные бесплотные пальцы на бедном хребте. — Выложи карты Таро, — опять напомнил мне Карл тоном, при котором положено угрожающе складывать руки на груди, но через секунду голос смягчился. — Аста, я серьезно — не бери их с собой. У тебя и так высок шанс попасть в переплет, а обвинения в колдовстве тебе ни к чему. А вдруг война? — Так и будет, друг мой. Меня в тишь да гладь никогда не призывает, — атласные кусочки картона скользят по пальцам, шуршат в перетасовываемой колоде, подбивая на выспрашивание подсказки. Стопка картинок поднесена к губам, чтобы впитала дыхание и шепот. — Боги, откройте мне грядущее, подскажите путь, отвратите от опасностей. Крепко мое слово, тверда рука, а душа открыта для любого будущего… — Пиздёж! Я видел, что ты мухлевала! — резко прозвучало у уха. От испуга рука разжалась и карты разноцветным листопадом упали на пол. — Ты заранее их разложила так, чтобы они не выпадали в перевернутом значении. — Карл, блядь! Вот теперь точно придется полагаться на голую Судьбу. «Предсказательная» коленка зачесалась сильнее, предвещая близкий переход, рюкзак мешался, перевешенный на грудь, но делать нечего — в позе беременной лягушки села на пол, водя рукой над ворохом рассыпанных карт, загадывая вопрос. Мое сердце открыто, мысленно обнажено перед Миром, который уже запустил в меня жадные щупальца. — Проверочный вопрос. Кто я? Мне выпал Шут. Жизнерадостный дурак, с веселым гиканьем прыгающий в новую жизнь. Бесшабашный безумец, которому чуждо чувство опасности и осторожности. Ну спасибо, блин, за правду… — Ладно, — волоски на шее встали дыбом от приблизившегося Карла. Явно проконтролировать гадание решил. — Что мне стоит сделать первым делом в новом Мире? Узорная «рубашка» скрывала Четверку Мечей. Успокоение, застой, путешествие и созерцание. Знак того, что прежде всего мне надо удалиться в глушь, пропитаться жизнью местных жителей, научиться видеть Мир их глазами и не отвергать предложение помощи. Краткое видение показало мне слепое око. — Окей… Что я обрету на новом месте? Десятка Кубков. Радость и семья, продолжительное счастье, крепнущее день ото дня. Удача и награда, сопровождающееся образами дымного железа, чудесных доспехов цвета киновари и золота. Рыцарь? Семья? Светлый образ первого давно разбит знанием средневековых реалий и сути родовитых мерзавцев, а второе никогда мне не светило. Никогда, как бы я ни надеялась. — Балроговы бредни! — от расстройства приложилась к остаткам спирта в карбоновой фляге и занюхала недрами вещмешка. — Еще разок. Опять рыцарь?! Рыцарь Мечей упорно пролез в руку, олицетворяя собой скрытый смысл карты Таро. Независимый оратор, хитрый и умный, полный ума и таланта к технике, немного циник и легкомысленный человек, олицетворение эгоизма и бунтарства. Спирт вдруг приобрел устойчивый аромат бурбона и канифоли, а перед глазами опять появились алая киноварь и золото. — Слышь, мать, — это Знак! — вякнул мой друг, порыкивая от удовольствия, пока я выбирала следующую карту. Не успела я открыть рот, как он выпалил вперед меня: — Кто тот самоубийца, что будет тревожить сердце Астрель? — Карл, ты что творишь?! — но пальцы осторожно переворачивали поднятый картон, словно он ядовитая змея. — Бля… Еще один… Надо выпить. Рыцарь Пентаклей. Символ надежности, удачи, терпения и выносливости. Энергичный и напористый человек, терпеливо идущий к своей цели. Благородный, достойный, чистое сердце, которое не в силах запятнать грязь и несправедливости Мира. Сэр Галахад, мать его, то есть полная противоположность мне. И на карте, и в видении — могучий воин, в чьих руках светится звезда, заключенная в круг. Ехидная падла по имени Карл изгалялась, предлагая захватить в путешествие косметику и мятную жвачку, чтобы не спугнуть жо́ниха бледной рожей и перегаром, а я упорно с ним переругивалась, выбирая следующую карту. Не нужно мне больше любви — слишком больно отрывать от сердца приросших к нему людей, да и не испоганенного места больше не осталось. — Ну разве это плохо? — разорялся дружище. — Сколько лет пройдет, прежде чем ты сможешь найти дорогу обратно? Окрутишь своего рыцаря со звездой, построишь из себя восторженную дурочку, а потом махнешь хвостом и провернешь старый трюк — и всего делов. Подумаешь, порыдает страдалец в подушку… от счастья… и свободы… — Карл! Я подхватила с пола карту, чтобы зарядить в место, где положено быть голове нахала, но призрачные холодные руки за хребет выдернули меня из моего нежно любимого дома прямо в Хумгат, коридор между Мирами. Представьте себе великое Ничто, где у материи и времени нет власти — это и будет Хумгат. Мириады Миров мерцали далекими огоньками, а я парила в пустоте, не в силах даже моргнуть, ведь сама стала чистой энергией, от макушки до подметок обуви. Легким не надо сокращаться, чтобы жить, а каждая минута может ужаться до мгновения или растянуться на вечность, пока погибающий Мир не икнет сыто, пустив уродливые корни под моей кожей, отравив собой каждую клетку тела. Новые оковы, к которым я привыкну и которые приму, как старый вол покоряется новому ярму. В конце концов, если подождать, то увидишь, как на навозной куче буйно распускаются цветы. Главное — заткнуть нос и думать о прекрасном будущем. И поскорее заключить на новом месте нерушимый Договор, не забыв отведать местной пищи, — так связь с Миром становится еще крепче, а я предстаю перед высшими силами благонадежной личностью. Все равно что присесть перед добрым тюремщиком в книксене, благодаря за более-менее свежую баланду и отсутствие побоев. *** Никогда. Ни единого, сука, раза я не оказывалась в приличном месте. Мягкая перина? Симпатичная полянка с цветочками? Прекрасный пейзаж? х**н — затертая между высокими сплошными стенами подворотня, пропахшая помоями и алкоголем, который местные существа извергли с положенной и неположенной стороны. К тому же даже аккуратное приземление мне не светило — мостовая просто возникла в метре от спины, а потом дланью великана врезалась в спину, острым камешком впиваясь в задницу. Так всегда бывает, поэтому вещмешок и перевешен на грудь, чтобы склянки с мазями не побились. — Хэ-э-э… О боги… За что вы так со мной… Отбитые легкие воют, будто их залили лавой, а кости болят, как после доброй взбучки, — это вместо: «Добро пожаловать», — и: «Будьте как дома». С трудом перекатываюсь и встаю на четвереньки, осторожно вдыхая прохладный воздух и фокусируя взгляд на обстановке, слабо видной в сумерках. Слава богам, что стены сложены из одинакового кирпича, а это значит, что на дворе явно не Средние века — на некоторых кирпичиках даже видны клейма завода. Ближайшее крыльцо тоже становится объектом наблюдения, и я делаю несколько пробных шагов по ступенькам. Ноги поднимаются удобно, не семенят, не задираются — аборигены примерно моего роста и явно двуногие. И я даже больше скажу — они могут быть людьми! Ведь такие мусорные бачки мне попадались только в человеческих поселениях, причем более-менее современной эпохи. Остается лишь нырнуть в мусор с головой, чтобы вытащить на тусклый свет обрывки цивилизации. Только прихваченную из дома карту Таро в карман спрячу. Очистки, окурки, осколки… жутко заляпанная и криво оторванная половина листа газеты. Прессу пришлось вытащить и палочкой распрямить на земле. И… ничего важного на этом полусгнившем клочке не увидела, кроме обрывков слов на английском. Зато не придется изображать глухонемую иностранку, пока не выучу новый язык. Следом на мостовую полетел фантик. «Wrigley's Spearmint», chewing gum, дата производства — январь 1942 года. Сейчас, судя по погоде, либо ранняя весна, либо осень. Ну и я, скорее всего, в Америке — до сорок четвертого года эту жвачку поставляли только в армию США. Как я и предполагала — рядом снова война. — Это очень-очень хорошо, — напевала я под нос, снимая вещмешок. — Инквизиции нет, чумы нет, повсеместного видеонаблюдения нет, медиумов нежно любят, с одинокими бабами ведут себя уважительно, даже Гитлер пока еще жив и не прячется в бункере. Красота! Осталось только замаскироваться. Что я знаю о женской моде сороковых? Платья в пол носят только ретрограды или в театр, волосы завивают в прихотливые локоны, часто прикрывая шляпкой, туфельки на каблуках, чулки со швом сзади, подведенные глаза и алая помада на губах. Эпоха пинапа, фривольных полуобнаженных красоток на плакатах и разрешенного флирта, то есть лично для меня — провал. Значит, буду косить под поехавшую крышей вдовушку, тем более вся одежда черная. Из универсального платка наверчу чалму, до красноты натру глаза и ноздри, а в руке буду теребить белый платочек и лживо причитать о почившем благоверном, в память о котором я не крашусь и везде таскаюсь с его вещмешком. Обменяю золото на бабло, рвану в прифронтовые леса и пережду нестабильный период в землянке, на досуге ставя ловушки фрицам, ведь устроить вражине проблем — благое дело. — Вот черт… Косу слишком туго заплела. Кожу головы неприятно тянуло, когда я на удачу постучала по деревяшке и двинулась на выход из извилистого переулка, запихивая в карман носовой платок. В пальцы ткнулась твердая бумажка. Та карта Таро, которую я так и не успела швырнуть в Карла, — Повешенный, но не за шею, как висельник, а за ногу. Так что скорее «Попавший в силки» или «Тупик». Трудная ситуация, из которой не выйти в одиночку, обозначение человека под давлением. Или указание на добровольную жертву ради высших целей, способную повернуть вспять даже самую ужасную судьбу. Ну-ну, пусть Душа Мира держит карман шире. Почти на выходе из подворотни кого-то методично и буднично били, не распыляясь на проклятия — была видна только здоровая и равнодушная спина бугая, почти ленивые взмахи кулаков. Его оппонент тоже не кричал, только сдавленно охал от ударов и пытался отбиться, но силы явно были неравны — из-за здоровяка мелькал только краешек куртки и светлые лохмы на уровне плеча. Я даже успела сделать несколько шагов мимо, когда проснулась почти отмершая совесть, заставляющая глаза снова и снова останавливаться на карте Таро. Повешенный, значит… — За что бьем малахольного? — спросила у бугая, спуская с плеча лямку торбы. — За наглость, — высокий мужик с откормленной рожей оглянулся, мазнув взглядом сверху-вниз. Шею противника он придержал лапищей. — Идите отсюда, дамочка, а не то и вас приласкаю. — Не смей! — задушено прохрипел избиваемый. — Уходите, мисс. Ох!.. Кровь из разбитого носа алой кляксой заляпала губы с подбородком, но глаза сверкнули, как у загнанного в угол зверька. Руки у него были настолько короткие, что он даже не мог дотянуться кулаками до лица обидчика, однако попыток не прекращал. Словно дикий заяц, бросающийся на медведя. Вот как мимо такого отчаянного пройти? — Фьють, красавчик! Мужик обернулся на свист, подставив лицо прямо навстречу летящему вещмешку. Это вам не крохотная дамская сумочка — инерцию и массу еще никто не отменял, поэтому голова бугая с треском встретилась с кирпичной стеной, а потом он грузно завалился вниз. Парень, лишившись «дружеской» поддержки, тоже осел, растирая горло. — Спасибо за помощь, мэм, — с вежливым сипом он пытался собраться в кучу. — Я его почти достал. Вам не стоило вмешиваться. — Не стоило пытаться бить его только по лицу. Надо было пинать под коленку, а когда согнется — в голову, — протянула ему руку, помогая подняться. Святые полурослики… Он же с меня ростом. — Нам, гномам, надо быть изобретательными. — В боксе так не поступают, но я благодарен за совет. Я теперь ваш должник, мэм. — Отлично! Заключим Договор, — пока он не опомнился я быстро обхватила его запястье. — Как тебя зовут, чело…век?.. Я видела таких хиляков тысячи раз, но тут зависла. Руки с парой разбитых костяшек не огрубели от тяжелого труда — все равно мощи не хватит. Худая шея болталась в просторном воротничке рубашки не по размеру, на узком лице едва заметна щетина, выросшая с утреннего бритья, но вот глаза.Голубые и чистые, словно безмятежное небо, а за ними — чудо. Тот, кто сказал, что глаза — зеркало души, был чертовски прав. Последний раз подобное я видела у Первородных детей Эру. Его душа полыхала как весенний костер, дух был тверд и прозрачен, как кварц. И все это в тщедушном теле среди грязи и отбросов, как насмешка судьбы. — Мэм, с вами все в порядке? — так сильно свел брови, что шевельнулась взъерошенная светлая челка. — Мисс?.. Назад! Наши руки все еще были сцеплены, поэтому он дернул меня в сторону, выставляя вперед мой рюкзак. Я обернулась, но успела заметить только почти пролетевший мимо большой мозолистый кулак. Боль вспыхнула на губах, голова мотнулась в сторону, а сама я грохнулась на мостовую, приложившись затылком, — бугай пришел в себя и решил взять реванш. Зрение на секунду изменило мне, а когда прояснилось, стало видно, что здоровяк бросается с ножом на малахольного, но тот заслоняется от ударов вещмешком. Моим! И судя по резкому аромату — спирта у меня больше нет! От ярости чуть звериная сущность не вылезла, даже зубы с ушами зачесались. Парень наконец вспомнил, что у него кроме кулаков есть еще и ноги — от пинка по голени здоровяк потерял равновесие и припал на одно колено. Его противник решил поиграть в благородство и не стал наносить контрольный удар — просто развернулся в мою сторону, упустив из вида побагровевшего бугая, который перехватил покрепче финку и начал подниматься. — Суки… — Даже не вздумай! — я подлетела к здоровяку. Удар ногой в голову с разворота мне всегда хорошо удавался. Ну, почти всегда… Резкая боль пронзила бедро. — А-а-а!.. Твою мать!.. Уй-уй-уй!.. — Мисс, он вас ранил?! Он мог задеть артерию, — парень придержал меня от падения, не забыв на этот раз стукнуть вещмешком вырубленного негодяя. На пораженное место он упорно не смотрел, словно там не верхняя часть бедра, а запретная зона. — Я знаю короткий путь до больницы. Вам срочно нужен врач. — Не нужен, — проскулила я, схватившись за пах. — Просто мышцу с непривычки потянула. Скоро пройдет, только я чуть-чуть похожу. Ты теперь можешь с полным правом говорить, что после встречи с тобой женщины ходят беременными утками — враскоряку. Ой-ой-ёюшки… — Мисс, девушке не пристало грубо выражаться. Впервые вижу, чтобы так стремительно заливались краской, бубня про недопустимость портовых шуточек. Он потом еще и извинялся, вспомнив о том, кто спас его шкуру, и отнекивался, когда я говорила, что мы в расчете: не оттолкни он меня — получила бы ножом в спину. И этот же человек возмущался, стоило мне предпринять хоть какие-то меры против приходящего в себя здоровяка. Видите ли, он подумал, что я хочу его зарезать, а когда увидел воплощение идеи, то снова покраснел. Надеюсь, что от запаха спирта, остатками которого я смочила платок для обработки его ран. — Зачем… Зачем вы разрезали его одежду? — Чтобы он за нами не пошел, — забранным у здоровяка ножом перепилила толстый брючный ремень, дабы спокойно снять ножны для моего боевого трофея. — Никто не будет устраивать погоню без штанов. Платок не передашь? Мне разбитую губу надо обработать. — Эм… Я его уронил в грязь, а потом выбросил. Но я могу дать свой, — парень заполошно зашарил по карманам. — Он был где-то здесь… Одну секунду, мисс… Я точно помню, что брал его. Мне так неловко — втравил вас в историю, вы из-за меня пострадали, а теперь и это. Еще секунду, мисс… мэм… Что же мне так не везет с девушками? Эх… Пока он выворачивал карманы, я успела оттяпать отобранным ножом кусок сорочки беспамятного бугая, заодно под шумок осторожно тыкнула в особую точку на шее, гарантирующую негодяю еще пару часов глубокого сна. Земля под ногами буквально горела и обжигала пятки, требуя окончательно привязать себя к ней. Именно этот момент выбрал паренек, чтобы неловко вытереть потные ладони об одежду и протянуть мне руку. — Меня зовут Стивен Грант Роджерс, мисс, — как мог распрямил плечи и задрал подбородок, отчего острый кадык беззащитно дернулся над воротником. — Если я могу вас как-нибудь отблагодарить… — Отлично! Взамен на оказанную помощь отведешь меня к меняле? — повторно сжала пальцы на жилистом запястье, но вместо согласия увидела на лице только безмолвный вопрос. — Ну, меняла. Барахольщик, ростовщик, стяжатель всякого добра… Или просто отведи к ломбарду. Договорились? — Хорошо. Он сморщился, когда от заключения Договора запястье прошибло слабым электрическим разрядом, но о магической природе боли даже не догадался. Просто растер кожу и замер, оттопырив локоть. Так как я балда и галантность видала в гробу, до меня не сразу дошло, что подобным образом он предлагает поддержку — я до сих пор немного приволакивала ногу. Настоящий джентльмен и просто хороший человек с прекрасной душой, перед которым я буду косячить и храбриться, пока его запас вежливости с терпением не иссякнет. Главное, больше не пялиться в глаза, а не то застыну, как искусствовед перед Джокондой. — Кстати, меня зовут Аста, но ты можешь называть меня Бешеным Хомяком. Мой друг иногда обзывается подобным образом, когда я возвращаюсь с добычей. Мы, хомяки — великие коллекционеры. Нет, рюкзак не отдам и сама понесу: «Все свое носи с собой», Стивен Грант Роджерс, — он нахмурился, когда я здоровой ногой поелозила в грязи ошметки вражеских брюк, окончательно превращая их в тряпку. — Что? Это законная вендетта. Ибо нефиг маленьких обижать! *** Стив Роджерс Я самый невезучий человек в Нью-Йорке, особенно сегодня. Простой поход к редактору, чтобы сдать иллюстрации для статьи, закончился дракой из-за того, что я косо посмотрел на матерящегося парня. Еще одна взбучка, из которой меня опять вытащили, но на этот раз не Баки. Ради разнообразия это была девушка, однако по старой традиции у меня все пошло кувырком — встреча, знакомство, предложение прогулки. Да и сама девушка была очень странной. Старомодный тюрбан был наверчен явно на скорую руку, как у переболевших тифом налысо стриженных женщин. Одежда незнакомого покроя и тот факт, что под платьем она носила штаны с грубыми сапогами, а не туфли с чулками — я успел рассмотреть, когда она ударила того мерзавца. Да и в остальном… Я с пониманием отношусь к расстройству женщин, когда они ушибут палец или запудривают веснушки, беспокоясь о внешности, но Аста глянула в отражении лужи на разбитую губу и лишь пожала плечами. В движениях не было кокетства, но и надо мной она не насмехалась, когда назвала гномом — скорее обозначила наш с ней одинаковый рост. А как посмотрела — не моргая, прямо, не пряча кокетливо взгляд за ресницами, словно читала книгу, спрятанную за зрачками. Мне даже показалось, что карие глаза зажили своей жизнью, то расширяя, то сужая зрачок до черной точки. После этих неловких секунд, когда я чувствовал себя препарированной лягушкой, она отвернулась и больше так не делала, словно потеряла малейший интерес. Когда мы выбирались на Брайтон-Бич, я пытался хоть как-то завести разговор, но получал только неуверенное мычание и пожимание плечами, даже еще более неприязненное и неловкое, чем обычно. Видимо, в ее глазах я настолько безнадежен, что она даже не хочет снова на меня смотреть, предпочитая разглядывать обстановку. Световая реклама из множества мигающих лампочек, проходящие мимо люди, машины, огромные двадцатиэтажные небоскребы, решетки заборов и огрызающиеся бродячие псы — все было интереснее для девушки, с ног до головы одетой в черное. Даже за локоть она меня «держала» так, что между нами оставалась тонкая прослойка воздуха. — Вам уже лучше? — она повернула голову, но смотрела поверх меня. — Вы больше не хромаете, поэтому я подумал, что если вам неприятно, то вы можете отпустить руку. Я не обижусь, правда… — Нет-нет-нет, — вцепилась в локоть и быстро зашептала на ухо. — Тут кругом люди, много людей. И все они что-то говорят, смотрят и куда-то спешат! Кипиш! Суета! Муравейник! Если ты меня сейчас отпустишь, Стивен Грант Роджерс, то я застыну посреди улицы с раскрытым ртом и пустым взглядом. Как дурак из деревенской глуши. Хотя… так и есть на самом деле. — Э-э-э… Что? — Неважно. Просто давно не была в большом городе. Это и так было видно — двигалась она скованно, но после начала разговора перестала семенить, ускорив шаг. Почти потащила за собой, и мы едва не попали под колеса автомобиля, если бы я не отдернул ее обратно на тротуар под резкий сигнал клаксона. От испуга ее пальцы каменным кольцом сомкнулись на руке, пока она была в ступоре. — Глаза разуйте, малявки! — проорал водитель, пассажирка которого сидела с перепуганным лицом. — Если увижу хоть одну царапину — найду и заставлю оплатить покраску, голытьба с ранчо! — Ах ты!.. — рыкнула Аста вслед хаму, но словно поперхнулась словами и резко отвернулась в сторону. Мне показалось, что зубы у нее заострились, но спустя секунду она улыбнулась самой обычной вежливой улыбкой. — В последних изведанных Мира… кхем, местах я на машинах не разъезжала — больше на лошадях. — И как оно? Ну, конные прогулки. Похоже, что я раньше задавал не те вопросы при разговоре с девушкой — она оживилась, рассказывая о пустых холмах и лесах, как звенят подковы по редким камням и как фыркает расседланный конь, когда отпускаешь его пастись на ночной стоянке. Что хлеб от него надо держать подальше, иначе пока будешь любоваться звездами — из-за плеча метнется лошадиная морда и выхватит ужин. Даже изобразила это рукой, и получилось, что она меня почти обняла со спины, щелкнув у уха зубами. Когда я вздрогнул от неожиданного звука, Аста печально усмехнулась, сетуя на то, что совершенно одичала и умеет только пугать людей. И я с ней почти согласен, ведь мой вечер стал похож не на падение в пропасть, а на тряскую поездку в вагончике русских горок — страшно, жутко, но интересно. Как на спор пролезть в клетку к спящему сытому хищнику. — Вернемся к тому, на чем остановились. Единственные плюсы автомобиля — в нем могут уместиться несколько человек и за ним не надо убирать, — чвяк! — Фу-у-у, какашка… Что в городе, что в глуши — одно и то же. Будем считать, что это к деньгам. Давай пройдем к той большой луже? Эх… Ты решил проводить самого невезучего человека в Нью-Йорке, Стивен Грант Роджерс. Далеко до менялы? — Уже пришли, мисс Аста, — указал на освещенную вывеску ломбарда «Старый Микки». — Тогда могу тебя поздравить — ты мне ничего не должен. Можешь прекратить делать вид порядочного человека, помянуть меня недобрым словом и забыть, как страшный сон, — похлопала меня по плечу, словно мы еще увидимся. — И все же мне приятно было познакомиться, Стивен Грант Роджерс. Ты прости, если что не так. Мне было немного грустно наблюдать, как Аста поднимается по ступенькам, придерживая длинный подол пальто. Запястье, на котором она раньше сомкнула пальцы, зудело слабыми электрическими искрами, повторяя за бликами старинной люстры, освещающей владения дяди Михаила. Из окна было видно, как они жарко торговались у прилавка: русский скрутил из пальцев фигу, а девушка провела ладонью по горлу. После этого они ударили по рукам и дядя Михаил начал отсчитывать доллары. Если я уйду домой прямо сейчас — больше никогда ее не увижу. Мне даже кажется, что я прямо сейчас слышу голос Баки: «Стив, никто не умрет, если ты предложишь девушке свидание. Ну, откажет в крайнем случае. Или посмеется». Так и не отобранные хулиганом деньги за иллюстрации шуршали и звенели в кармане — как раз хватит на обычную закупку продуктов, квартплату и останется на кино с хот-догами. Оставшееся время я потратил, чтобы пригладить волосы и плотнее застегнуть куртку, закрывая подсохшие капли крови на рубашке поднятым воротником — синяками сейчас никого не удивишь. — Vseh blag, menjala! — Аста показалась на пороге, с хрустом откусывая от маринованного огурца. — О боги, как он пьет эту сивуху?! Стивен… А что ты здесь делаешь? — Мисс Аста, я тут подумал… Вы не согласитесь пойти со мной в кино? — еще раз пригладил волосы и заметил, что на этот раз она опять смотрит прямо, а зрачки у нее рвано сокращаются, как круги на воде. Больше-меньше, быстрее-медленнее. Значит, мне в первый раз не показалось… — Если хотите, это даже не будет считаться свиданием. Просто посмотрим фильм, поедим хот-догов, поговорим о разном. О лошадях, например… Или там о ночных стоянках… Я ни на чем не настаиваю — мне просто интересно с тобой… с вами. — Поговорим в кинотеатре о ночных стоянках? Где куча людей, влюбленных парочек и расфуфыренных дев, среди которых мы будем сидеть как два мрачных алкаша, вонять спиртом, а на нас будут все шикать? Ну нет, — девушка фыркнула, облизнув разбитую губу, а я не успел уйти, как она продолжила. — Давай лучше наоборот: не-свидание, ночная стоянка и разговоры обо всем, кроме коней? Платим пополам — я теперь богатый Buratino. — Кто? — Это такой деревянный голем, раздобывший себе настоящую душу, Стивен Грант Роджерс, — Аста сбежала по ступенькам и как-то незаметно сама взяла меня под руку. — Вы его называете Пиноккио. В какой стороне океан? Я точно знаю, что он должен быть рядом — йодом пахнет. *** При словах: «Не-свидание» я представлял себе что-то более… более… Лучше расскажу по порядку. Для начала Аста с ненавязчивостью мощного буксира затащила меня в продуктовую лавку, которую держала семья с труднопроизносимой греческой фамилией. То ли Феодосидисы, то ли Феоклистисидисы… Язык сломаешь, но странная девушка лишь раз запнулась после «мистер», а потом расхаживала перед прилавком, цокая языком после дегустации предложенного куска сыра и орешков. Пакет с покупками наполнялся под шуточки продавца, а образ девушки из американской глуши трещал по швам — поздоровалась и попрощалась Аста на греческом языке, почти без акцента. Когда я обратил на это внимание, девушка отговорилась, что это стандартный набор: приветствие, прощание, благодарность и волшебная фраза, которую стоит произносить после того, как что-нибудь уронишь, споткнешься или потерпишь неудачу. Непереводимая игра слов, что на греческом звучит как «гамо’ти су», а на русском «yob tvoyu mat’». По словам Асты, применение этой фразы сразу располагает к себе носителей языка. — Почему мне кажется, что это не совсем цензурное выражение? — Тебе сладкую ложь или горькую правду? — Предпочту неведение, — снова предложил локоть девушке, чьи познания в нецензурной лексике слишком обширны для приличного общества. — Мисс? Ночь давно опустилась на город, когда мы наконец дошли до океана. Пришлось отойти подальше, за валуны, где прибрежный ветер не выдувал из-под одежды последнее тепло, а осенние штормы оставили на берегу большое бревно и много сухого плавника. Там мы и устроили маленький ночной лагерь — Аста наконец скинула с плеча вещмешок и развела костер из мелких веточек и бумажного пакета. Я даже не успел предложить свою помощь или спички, а она уже раскопала ногой ямку и чиркнула кремнем и кресалом над сложенным горючим, словно делает это постоянно. Еле отбил для себя обязанность раздуть огонь, чтобы не быть вообще бесполезным грузом. — Если что — кричи, а я пойду за дровами, — Аста ненадолго закопалась в сумку. — Нож справа от тебя, бутылка вина слева, штопор рядом, и не скучай — я быстро вернусь. — Может, лучше наоборот? Девушке не стоит носить тяжести. — А насколько хорошо ты видишь ночью? Угу, и я о том же, Стивен Грант Роджерс… Она исчезла из вида, стоило ей отвернуться — до этого в темноте выделялось только бледное лицо, а черное пальто сделало ее невидимкой. Мне осталось только вздохнуть и продолжить раздувать огонек, подкладывая дрова. Хорошо, что у нас не-свидание — после такого осознания собственной никчемности я бы сам не искал новой встречи.