Сладкая Месть

Глава 2

Прошло несколько дней. Больше мы не возвращались к теме прерывания беременности.

Господи! Даже не хочу думать об этом паршивом слове! 

Мне заметно полегчало. Тошнота практически не беспокоила. Хоть и слабый, но появился аппетит. Я пихала в себя еду через силу, потому что думала лишь о двух вещах — о малыше и о его отце.

Мне все время хотелось спать и рыдать. Но приходилось отвлекаться, чтобы в очередной раз не угодить под капельницу. А ещё я мечтала, чтобы меня выписали, чтобы как можно скорей отыскать любимого, вымолить встречу с ним. Хоть на минутку. Хоть на пару секунд! Хотя бы просто передать записку с объяснениями и с такой важной, такой волнительной новостью.

Узнав о ребёнке, я была уверена, Давид смягчится.

Однако, я до сих пор не знала, что с ним сейчас происходит! В какую именно тюрьму его запихнули! Был ли суд? И каково было его решение?

С мамой по этому поводу я напрочь боялась разговаривать. Она сказала лишь одно: «Больше с этим плешивым подонком ты никогда не увидишься!»

Одна надежда на Виктора, или на Карину.

У нас с Виктором был договор. Надеюсь, что он успешно вступил в силу.

***

Мать навещала меня несколько раз в день. Она даже отчеканила кое-какие наставления персоналу, чтобы те следили и докладывали матери о каждом моём шаге.

По её прошению ко мне подослали психолога. Это было низко! 

Сложилось такое ощущение, что мама нарочно пыталась доказать, что я неуравновешенная, чтобы меня как можно скорей лишили родительских прав.

Вопреки лживым утверждениям, психолог озвучил абсолютно противоположный диагноз:

— Девушка психически здорова, однако сейчас пациентка находится в подавленном состоянии. Она очень хочет этого ребёнка. Вы, как мать, должны поддержать свою дочь.

— Но… но как же генетические аномалии? — даже рот от потрясения приоткрыла.

— По данным УЗИ, пока что всё в норме. Возможно, вы просто чересчур сильно утрируете трагичность данной ситуации. Не у каждого человека, который курит, пьёт, принимает наркотики рождаются нездоровые детки. Доказано и проверено на практике. Медицина не стоит на месте. В случае отклонений в утробном развитии наши врачи сделают все возможное, чтобы избежать трагедии.

С этими словами сеанс «психотерапии» завершился.

И снова мать проиграла.

А я внутренне ликовала и с особой нежностью гладила свой, пока ещё плоский животик под одеялом, радуясь небольшой, но победе, нашептывая в уме утешительные фразы, адресованные будущему ребёночку:

«Всё хорошо, малыш, все хорошо! Ты в безопасности. Мамочка здесь, с тобой. Я никому не позволю причинить тебе вред. Обещаю!»

***

На следующий день меня выписали. Прописали некоторые лекарства, витамины, постельный режим до конца недели и отпустили. 

На улице было жарко. Пели птицы, кругом цвела сирень, сияло ласковое солнышко, веял тёплый ветерок. А на душе… на душе уродствовала беспощадная, ледяная вьюга. 

Я завидовала тем людям, которые наслаждались жизнью. Беззаботные, улыбчивые… они шагали по улице крепко-крепко держась за руки, нежась на тёплом весеннем солнце, обласкивая друг друга чувственными поцелуями.

Глянув на одну парочку, прогуливающуюся по аллейке, рядом с больницей, меня скрутило от горя. Низ живота свело острой судорогой. Потому что я неосознанно представила себя на месте этих молодых и счастливых людей. На месте той светловолосой девушки в объятиях любимого мужчины. А мужчина… он напоминал мне Давида. Совсем недавно я тоже была такой. Весёлой, жизнерадостной и по уши влюблённой идиоткой. 

А сейчас…

Сейчас я одна.

Разбитая, отчаянная и... беременная.

Будущая мать-одиночка.

Стоп!

Нет!

Не одиночка! Я. Не. Мать. Одиночка!

Я немедленно вернусь домой, позвоню Виктору и потребую от маминого хахаля исполнения нашего паршивого договора!

***

Если честно, я думала, что Виктор заберёт нас из больницы. Это ведь он привёз меня сюда, когда я потеряла сознание. Там, в квартире. Точнее, не привёз, а вышиб дверь уборной и вызвал скорую помощь. С восхищением и тошнотворной гордостью заявила мне мама о геройстве своего любовника.

Однако, к главному входу терапевтического отделения подъехало такси. 

— А как же Виктор? — с удивлением спросила у мамы, устраиваясь на пассажирском сидении автомобиля.

— Ох, ему сейчас, увы, не до нас. С утра до вечера зависает в суде. — Нарочно сделала акцент на слове «суде» и у меня по спине пронёсся рой ледяных мурашек. — Это, между прочим, он принёс тебя на руках домой. Когда ты потеряла сознание после той варварской п-перестрелки. Не забудь сказать Виктору спасибо. Он поступил как настоящий герой. Спас наш город, наказал злодеев, и, конечно же, освободил мою дочь из рук особо-опасных поганцев. — Хлопнув дверью, она резко бросилась на меня с цепкими объятиями. — Девочка моя, как же я рада, что ты цела и здорова! Ну почти… здорова. Ничего, милая, — поцеловала в висок, — Мы постараемся исправить эту проблему. Как можно скорей… Я помогу. Обещаю.

Машина плавно тронулась с места. Забившись в угол между сиденьем и дверью, я молча уставилась в окно, обеими руками обхватив свой живот, как бы защищая то единственное и ценное, что осталось у меня в этой безрадостной, отстойной жизни.

Всего за пару дней существования в статусе «будущей мамы» я стала замечать за собой две странности: первая — я начала разговаривать со своим, пока ещё крохотным животом, а вторая — мои руки постоянно находились в районе пупка, лаская и обнимая крохотное чудо, зародившееся внутри меня.

Во время отдыха, я поглаживала свой упругий животик, вынашивающий будущего малыша, пела ему песни, мечтала, чтобы ребёночек рос крепким, сильным и здоровым! Таким, как его красавец отец! Непобедимым, бесстрашным чемпионом!

Я не сомневалась, что внутри меня растёт и развивается настоящий мужчина.

Материнское сердце… оно такое.

Всё чувствует и всё знает.

***

Хорошо, что мать немного остыла. Три дня назад на неё было страшно смотреть. Она напоминала вышедшего из ума огнедышащего дракона.

В принципе, таков её характер. Покричит-покричит, поругает, даже ударит… но потом, слава богу, остывает.

Когда мы вернулись домой, накрыв на стол, мама позвала меня на обед.

Не успела я взять ложку в руки, как вдруг, она огрела меня холодным, будоражащим вопросом. Былая радушность, в некогда мягком голосе, превратилась в мираж.

— Соня, ну и что мы будем делать дальше? 

— Как что? — пожала плечами, откусывая корочку свежего хлеба. — Рожать. 

Ну вот опять!

Начинается!

Мы ведь уже, кажется, расставили все точки над «i», ещё в больнице.

А она всё никак не успокоится!

В воздухе завоняло скандалом.

— Да что ты заладила! Что ты уперлась как прокаженная?! Рожать, растить, воспитывать! Неужели не понимаешь, что ты жизнь свою гробишь? Тебе девятнадцать! Ты ещё так молода! Да ты ещё сама, по сути, ребёнок! А когда родишь — жизнь навсегда закончится! Все эти пеленки, какашки, ночные крики, бессонница, сопли, болезни, послеродовая депрессия, осознание брошенности, ничтожности и то, что ты — мать одиночка! — повышенным тоном, перечислила на пальцах грязные аргументы, — Большая ответственность! А деньги где возьмём на жизнь? Ты ведь работать не будешь! А моей зарплаты едва-едва на двоих хватает. Без отца растить будем? А?

— Не переживай по этому поводу. Как-нибудь выкарабкаемся. Бабушке позвоню, пусть приезжает. Она будет помогать нянчиться, а я работать пойду на полставки. Виктор, вон поможет. Он ведь мне обещал…

— Что обещал?

— Помочь. И с Давидом тоже.

— Не смей произносить имя этого дерьма вслух! — звонкий удар кулаком по столу. Приборы посыпались на пол, а за ними следом моя любимая кружка, разбившись на сотню острых крупиц. — Пусть он сдохнет там, как крыса! В своей крысиной клетке, тварь такая! Дочку мне опорочил, дитя ей заделал, а сам в тюрягу сел, ирод проклятый! Тварь, мразь, скотина бездушная!

— Прекрати! Не говори так! — вскочила со стола, со всей дури пнула рядом стоящий стул, захлёбываясь, горем, болью, несправедливостью.

— Ты жизни не знаешь! А я… знаю. Хлебнула в своё время! Точно также, как и ты сейчас! Теперь вот жалею. Вот только не хочу, чтобы ты повторила мои ошибки. Потому что очень сильно тебя люблю, доченька.

— Какие ошибки? Какие?? Аборт? Жалеешь, что не сделала аборт? И теперь я… — всхлипнув, — твоя ходячая проблема...

Психанула. Выбежала из комнаты, с дрожью в руках, с подступающей, чтоб её, тошнотой, глотая слёзы, дыша часто-часто, пытаясь надышаться, отдышаться, успокоиться!

Нам хватило пяти минут общения, чтобы снова начать ругаться.

По телу прошёл ток, в венах зажурчала желчь.

Я решила, что нужно как можно скорей прекратить спорить. Абстрагироваться, забаррикадироваться в комнате. Если и дальше так будет продолжаться я… я просто сбегу из дома, и она меня больше никогда не увидит.

Но куда бежать?

У кого просить помощи?

Без понятия.

Одна. Без денег. Без работы. С разбитым духом, растоптанной душой и младенцем под сердцем.

Я обречена.

***

Не рыдать!

Только не рыдать!

Нужно успокоиться. Расслабиться… И немедленно взять себя в руки!

Ради дитя.

Влетела в комнату, распахнула окно, судорожно глотая ртом бодрящий, свежий воздух. Снаружи поднялся сильный ветер. Повеяло прохладой. На улице было шумно. Пьяная компания подростков устроила вечерние посиделки во дворе, а у соседей гремела ритмичная музыка… Но весь этот хаос не воспринимался полноценно моими ушами. Я слышала лишь бешеный грохот собственного ошалелого сердца. Скорей всего, не только сердце шалило, но и давление прилично подскочило, поскольку в висках неприятно запульсировало.

Глянула на небо, на звёзды... Из глаз хлынули слёзы.

Как он там?

Как же сильно хочется к нему…

Мне казалось, что на небе, я вижу его лицо. 

Полное боли, грусти, страданий. Он смотрит на меня и тоже рыдает, медленно подыхая от того яда, который я прыснула ему в душу. Исподтишка. Ударила в спину. Ножом. По самую рукоять. С пропитанным цианидом лезвием.

За последнюю неделю не было ни единой лишней минуты, чтобы я не думала о нем. Эмоции драли меня в клочья! Кромсая душу на миллиард рваных лохмотьев. Если бы не ребёнок — я бы давно уже превратилась в гнилое, бесполезное растение. Маленькая крупинка нас, мерцающая внутри меня, придавала мне сил идти до конца, бороться за справедливость, сражаться за нас любыми возможными и невозможными способами.

Благодаря беременности я до сих пор не слетела с катушек. У меня открылось второе дыхание, сработал материнский инстинкт. Почему я не бросилась разыскивать Давида на следующий день после ареста? Виной всему — самочувствие, а также угроза выкидыша.

Все эти дни я, сжав руки в кулаки, приказала себе не лить слез понапрасну, не рвать волосы от необратимой безысходности, а дать организму немного времени, чтобы восстановиться после шока.

Утерев слёзы, сделав несколько глубоких вдохов, измождённая до предела, я упала на кровать, закрыв глаза. Лежала несколько минут неподвижно, прислушиваясь к посторонним звукам со стороны улицы, как вдруг мою прострацию нарушил уверенный стук в дверь.

— Сонь. Поговорить нужно. 

С извинениями, небось, пришла!

Правильно. Сначала нужно вытрахать всю душу, выпить кровушку, морально удовлетвориться, а затем уже и мозгами пошевелить, «мол зачем же я с ней так грубо, она ведь, как никак, мой отпрыск». 

Нормально ведь по душам поговорить нам не свойственно.

— Я… не хотела говорить… Не хотела тебя расстраивать… Но всё же придётся.

Раздражающий дверной скрип, и впотьмах показался силуэт моей мамы.

Застыла в проходе, не решаясь войти. А я внутренне сжалась, понимая, что траханье на сегодня ещё не закончилось.

— Виктор звонил. Я не хотела тебе говорить, не хотела расстраивать…  — продублировала ещё раз, будто я дурная, или глухая в придачу, — Но он сейчас ведёт дело… ты понимаешь какое… — жевала слова, переминалась с ноги на ногу, — В общем, в крови Давида и его так называемых братьев обнаружили наркотики. Братьев! Он назвал своих дружков-бандюганов братьями. Ты понимаешь, что это значит? У них секта. Наркоманов, головорезов, беззаконников!

— Ложь! Бред это все! Он не такой! Мой Давид и мухи бы не обидел без весомой причины! — вскочила с кровати и зашипела, срывая голос до хрипа, — Суд уже начался? Правда? А почему мне ничего не сказали! Я имею права находится там! Я его девушка! И он отец моего ребёнка! 

— Это плохая идея, девочка. Твой псих невменяемый, увидит тебя и его пристрелят… за попытку совершить у******о в зале суда. Лучше не дразнить зверя, поверь. Вы всё равно больше никогда не встретитесь. Скорей всего, его отправят в колонию строгого режима, в другой город.

— Боже! Мам! Пожалуйста! Скажи, ГДЕ ОН? В каком СИЗО их держат??

— Не могу. Не скажу. Он возненавидит тебя ещё больше. Этот конченный психопат и наркоман! Он орал на весь зал, что убьёт тебя! Угрожал страшной расправой тебе и всей твоей семье… Мне очень страшно, доченька. За тебя, за нас, за Виктора. Нажили себе врагов. — Рычала, как бойцовская собака за секунду до того, как вцепится в глотку противнику, а воздух в комнате пропитался тошнотворным запахом спирта.

Она выпила.

И, в последнее время, зачастила с выпивкой и табаком.

От этого зловония к горлу подскочила тошнота.

Больше я не стала ее слушать. С угрозами, мол, если не прекратит скандалить, то я сбегу — вытолкала в коридор.

Милостыни от мамы с её пустословом трахалем ждать, что снега в июле.

В тропиках.

Дождавшись утра, наконец, позвонила Карине.

До этого момента мой телефон, с посаженной батарей, валялся на полу под кроватью. Плюс ко всему, после капельниц, в больнице сил на общение со всем уже не было. Мне было настолько плохо, что хотелось погрузиться в вечный сон, или потерять память. А ещё лучше, навсегда стереть из жизни последнюю неделю моего безрадостного существования.