XVII
Разбудил меня звонок в дверь. Кого принесла нелёгкая? Накинув халат, я побежала открывать.
Девчата (Таня, Люба, Лида, Анжела) дружною гурьбой ввалились в прихожую, загалдели:
— Верулик, привет! — Верунька, я сдала, ура! Разжалобила-таки Клаву, пустила слезу, на трояк уговорила!
— Ой, какой милый абажурчик, где отхватили?
— Рада нам, не рада?
— Конечно, рада, — улыбнулась я. (Не рада я была одной Анжеле, но не вслух же это.) — Который час только, скажите?
— Одиннадцатый! Да ты хороша дрыхнуть, королевишна! Пои нас чаем давай! — Ой, а у меня и тортик имеется! — вспомнила я.
Тортик (уже на кухне) был встречен новыми криками энтузиазма.
— Ой, «Сказка», мой любимый! Смотрите, девочки, ёжик! Можно мне с ёжиком?
— Ну, хорошо ты живёшь, прынцесса!
— Торты с утра лопают только аристократки и Вика Косулина. Мордашка-то не треснет, Викуль?
— Сколько раз вам говорить, что я не Вика, а Вероника! — притворно возмутилась я. — Это два разных имени!
(«Дома Август или уже нет? — соображала меж тем про себя. — Мог тихо уйти утром: замок английский…»)
— Ой, насмешила, не могу! Ещё скажи, что «Марианна» и «Марьяна» — два разных имени! Помните, девочки, на первом курсе с нами Марьяна училась? Потом отчислили…
— Да, не все дожили до «экватора»…
— Кстати, что это вы утром явились, ни свет ни заря? — сообразила я наконец. — И почему только вчетвером?
— Так мы же просто навестить тебя пришли, дурёха, а отмечать вечером будем! — Во сколько же ждать весь честной народ?
Девушки притихли.
— Ждать не надо, — выговорила Анжела. — Поедем к Никите. Он приглашает. И ещё будут из мединститута ребята. Все глаза обернулись на меня. Ждали, что я скажу. А что мне было говорить? Не жалею, не зову, не плачу. Я уж собралась и вслух прочитать эту есенинскую строчку, как Анжела меня опередила:
— Ты на меня, подруга, зла не держи. Я у тебя никого не отбивала.
— А я и не держу. — Не глядя ни на кого, я протиснулась между Лидой и Таней к раковине, чтобы налить воды в чайник. (Рассадить на семи квадратных метрах пятеро девиц — та ещё задачка! И мне, и Анжеле табурета не хватило, она с чашкой в руке стояла у окна, а я суетилась по хозяйству, мне и присесть было некогда.)
— Он мальчик взрослый, — продолжала с удовольствием рассуждать наша староста. — Сам в состоянии решить, чего хочет. И кого…
Я повернулась к ней, улыбнулась как можно шире:
— Да без проблем, Анжелочка, без проблем! («Знала бы ты…»)
— Анжелка, перестань! — сердито крикнула Таня. — Не дело затеяла!
— Это я для ясности, — снисходительно пояснила Анжела, даже и не глядя в сторону Татьяны. — Чтобы потом претензий не возникло. А то ведь ночевать там останемся, так ведь одной-то тоскливо в холодной кроватке…
Реплика про «ночевать» разбудила общий интерес. Все заговорили вразнобой:
— Ну, знаете…
— А я не подписывалась на такое дело…
— А я подписывалась, и не надо невинную из себя строить. Живём один раз, девоньки, потом будем седыми старухами горевать, что своего не догуляли.
— В том-то и дело, что своего! Я со своим приду.
— А кто ж тебе мешает! Ну и дура…
Я, стоя у газовой плиты, слушала эти откровенные рассуждения с непонятным мне самой отвращением. А ведь, казалось бы, сама ещё вчера — сегодня ночью — постучалась в дверь чужой спальни! Но то же было другое совсем: мучительное, сладкое, потаённое, задушевное… А здесь — чисто телесное: от сытости, от безделья. Мальчишкам, которых пригласили на сабантуй, неужели всё равно, с какой прыгнуть в койку? Говорит не в их пользу. Но и другое верно: за что и-м нас уважать после этого? Какого уважения и трепетного отношения к себе мы от них после этого хотим? Август, милый, насколько ты прав! (В мыслях я уже говорила ему «ты».) Где-то сейчас мой гость…
Погружённая в свои мысли, я заметила самой последней, как девчата одна за другой смолкли и все уставились на дверь. Мой гость в своём сером свитере крупной вязки стоял на пороге.
— Какое у вас приятное женское общество, — сообщил он, улыбаясь и без следа волнения. — Можно и мне перед работой попросить чаю?
— Сейчас… — метнулась я за чашкой. — Девочки, это Август Александрович. Друг отца! — вырвалось у меня спасительное определение. — Приехал в командировку из Новосибирска.
Все будто выдохнули с облегчением: не посторонний, имеет статус, должность и назначение человек. Пару смешков я всё же услышала, а Люба не постеснялась вслух прокомментировать:
— Вот, значит, для кого тортик-то предназначался…
Я подала Августу чашку чая, руки у меня дрожали. Может быть, и другие это заметили? Девочки ведь приглядчивы к таким вещам… Сесть Августу было негде, и он продолжал стоять, где стоял, прислонившись к дверному косяку, грея руки о чашку.
— Где вы работаете, Август? — подала Анжела голос со своего места. — Правильно ведь произношу ваше имя? Август — как месяц?
— Правильно. В одном НИИ, — спокойно ответил мужчина, рассматривая девичьи лица перед ним. («Он отлично держится, — пришло мне на ум. — Именно так и должен был бы себя вести друг отца: не отсиживаться трусливо в спальне, а выйти поздороваться со всеми. Отчего же мне так неспокойно?»)
— А над чем именно вы сейчас трудитесь? — продолжала Анжела его допрашивать.
— Не скажу, я и Веронике не сказал. Кстати, Виктория и Вероника — действительно два разных имени. Извините, что невольно подслушал.
Девушки рассмеялись:
— Да, Танька-то горластая у нас!
(Таня получила от соседок пару дружеских тычков.)
— Почему не скажете? — всё не унималась Анжела.
— Потому что нужно блестяще знать некоторые специальные области теоретической физики, чтобы хотя бы в общих чертах понять, о чём речь. — Ясно. А ещё вопрос: вы женаты?
— Анжела, ты утомляешь моего гостя, — пробормотала я. Внутри я уже вся кипела: что это такое, в конце концов! — Вы же видите, я кольцá не ношу.
— Ну, в командировку многие ездят без кольца… — дерзко заметила «подруга».
Смешки, перешёптывания.
Только бы он не сдался перед её натиском, только бы мне не стало стыдно за него! Но как о-н-а не постыдится?! Где справедливость на свете?!
— Если бы я был женат, — ответил Август с достоинством, — я бы не нашёл возможным ездить в командировку без кольца.
— Отчего же это, позвольте узнать? — съехидничала Анжела. — О-б-л-и-к-о м-о-р-а-л-е? Моральный кодекс строителя коммунизма, седьмой пункт? «Честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в личной жизни»?
— Нет, не угадали: Ветхий завет, седьмая заповедь. — Вот это интересно! — воскликнула Анжела, даже рот открыв от восхищения. Глаза её блестели: хищница почуяла диковинного зверя. — Я и сама верующая, между прочим…
— Ну, уж это вообще ни в какие ворота не лезет, — произнесла я так, чтобы меня можно было услышать.
— Чего это не лезет? — насмешливо бросила Анжела и, снова обернувшись к моему гостю, продолжила натиск: — Можно мне прямо сейчас уединиться с вами в соседней комнате, чтобы посекретничать о вопросах веры?
— Боюсь, что нет, мадам: я не считаю вопросы веры предлогом для начала разврата.
— Мадам? Именно мадам? Почему не мадмуазель?
Август изогнул бровь.
— Мадмуазель? Вы так уверены в своей невинности, Анжела?
Люда и Таня поперхнулись чаем. Никто, кроме «мадам», не удержал смешка. Браво, Август, браво!
Анжела сделала глубокий вдох.
— Хорошо, — заговорила она низким грудным голосом. — Вы, наверное, уже не участвуете в студенческих вечеринках, вы своё отучились?
— Человек учится всю жизнь.
— Правильно. А если я… тебя приглашу в нашу компанию сегодня вечером, придёшь?
Какое право она имеет говорить ему «ты»?!
Август не спеша сделал полный глоток чая из чашки.
— Это зависит не от меня, а от Вероники, — ответил он и повернул голову в мою сторону.
Теперь все уже на меня смотрели.
— Верунька, неужели оторвёшься от коллектива? Ну что ты, как тебе не стыдно! — высказалась Таня.
Нет, не в Тане было дело, конечно… Две простых мысли высветились: надо показать Никите, что у меня есть друг, превосходный, надёжный. И надо показать Августу, что у меня б-ы-л друг, до сих пор ещё достаточно назойливый, даже небезопасный. Может быть, хоть это его немножко расшевелит?
— Я подумаю, девочки, — предложила я.
— Тут и думать нечего, обещала же! — Подумает она…
— Август, мы вас очень ждём, вы нам понравились!
Анжела поставила чашку на подоконник.
— Думайте, мои хорошие, а мы пойдём, не будем вас отвлекать, — подвела она итог. — Ну же, девочки, хватит, пора и честь знать, правда? Лидка, бросай жрать, а то слопаешь весь торт в одну харю, хозяйке и гостю ничего не останется!
(«Да и то уже почти ничего не осталось», — вздохнула я.)
С похожими шуточками и прибаутками про необходимость беречь фигуру, не отвлекать научных работников от их труда на пользу обществу и пр. Анжела подняла подруг с места. Ещё прошло пять минут девичьего гомона, толкотни, просьб прийти обязательно, записи на листе бумаги адреса и способов добраться до места, смешков и шуточек, традиционных чмоканий в щёчку при прощании и прочего такого, прежде чем я сумела закрыть за ними дверь.