Король Драмы и Я

Лиззи Солнечный свет, бесцеремонно прорывавшийся сквозь не зашторенные панорамные окна, резко оборвал мои полусонные грезы. Я мысленно ругала себя за то, что вчера, перед тем, как погрузиться в объятия Морфея, не задала голосовой помощнице «Эль-Ди» команду на отключение всех внешних раздражителей. Ведь вечер, тщательно спланированный до мельчайших подробностей, должен был стать идеальным, безоблачным, наполненным только нами. Но теперь, просыпаясь, я отчетливо ощущала эхо прошедшей ночи – волнующие, яркие воспоминания, смешанные с едва уловимой, но все еще ощутимой болью внизу живота. Фредди, мой друг, пугал меня страшными историями о первом опыте, особенно в мои-то 23. Он расписывал все ужасы, которые могут ожидать неопытную девушку. Но… Когда он вошел в меня, пронзившая меня острая боль, вместо отторжения, породила невероятное желание прижаться к нему ещё ближе, раствориться в нём, слиться с ним воедино, стать частью его существа и наполнить его сердце своей любовью, полностью, до краев. Эта боль стала подтверждением реальности происходящего, неопровержимым доказательством того, что это не был сон. Нежно, стараясь не потревожить спящего рядом мужчину, я повернулась на бок. Взгляд мой невольно упал на него. Тёмные волосы, обычно идеально уложенные, сейчас были растрёпаны, частично закрывая лицо. Неожиданно меня охватило желание убрать непослушные пряди со лба, полюбоваться его спокойным, безмятежным лицом. Я боролась с этим желанием, но оно оказалось сильнее меня. Кончиками пальцев, словно опасаясь потревожить сон, я осторожно отодвинула волосы. Под изгибом густых, темных бровей, обрамленных пушистыми ресницами, скрывались два изумительных голубых глаза – два синих алмаза, завораживающие, притягивающие взгляд, забирающие разум, каждый раз, когда я встречалась с ними. Майкл Мастерсон. Невероятно! Он, Майкл Мастерсон, наконец-то стал моим. Осталось только… – 7 утра, – прервал мои мысли бесстрастный электронный голос «Эль-Ди», а жалюзи на панорамном окне эркера с оглушительным скрежетом начали свое движение, закрывая прекрасный вид на небоскреб Мэри-Экс. Майкл с тихим стоном повернулся, его веки задрожали. Сердце бешено колотилось в груди, предчувствуя бурю. Страх сковал меня ледяными объятиями. Что, если на его лице я увижу злость, презрение, отвращение? Мысль о подобном была невыносима. Времени на обдумывание плана не было. Я резко сдернула с себя простыню, неуклюже прикрывая ею самое необходимое, и бросилась к ванной. Тонкий хлопок цеплялся за ноги, голые ступни скользили по паркету. Каждый шаг отдавал болью в висках, сердце готово было вырваться из груди. Прижавшись лбом к холодной плитке, я смяла простыню в комок, пытаясь хоть как-то успокоиться. Если он узнает о том, что я подсыпала ему в вино… Эта мысль пронзила меня острее, чем любой нож. Звук быстрых шагов заглушил ударный ритм крови в ушах. – Лиззи! – дверь распахнулась, впуская в комнату Майкла, лицо которого выражало бурю. Все мои худшие опасения подтвердились. Спокойствие и сдержанность, обычно присущие ему, исчезли, уступив место яростному гневу. Его лицо было искажено гримасой, лоб покрыли морщины, желваки ходили ходуном, зубы скрежетали. Это был не тот Майкл, которого я знала. Он был похож на дикого зверя, готового разорвать меня на части. Я отшатнулась, испуганно пятилась назад, пока не уперлась спиной в стену. Мысль о том, что он скажет, что… просто сводила меня с ума. Я попыталась проскользнуть мимо него к выходу, но он схватил меня за руку, резко дернув к себе. Я оказалась прижатой к стеклянной двери душевой кабины. Глаза зажмурились, я еще сильнее прижала к себе простыню, не в силах понять, чего я боюсь больше: его ударов или его слов. И те, и другие казались невыносимыми. – Посмотри на меня, – его рука, хотя и не сильно, но достаточно крепко сжала мое плечо, заставляя открыть глаза. Я медленно подняла взгляд, сталкиваясь с его взглядом, полным… Я не могла определить, что именно там было: боль? Разочарование? Гнев все еще не угас, но в его глазах читалось что-то еще, что-то, что заставило меня замереть. Его взгляд пронзал меня насквозь, и я поняла, что все закончилось. Закончилось не только то, что было между нами ранее, но и надежда на что-то лучшее. Я готова была выслушать все что угодно, лишь бы это закончилось. Внутри все похолодело. Перед глазами всё расплылось, и я уже не видела его лица, только бесконечное пустое пространство, заполненное холодом и оглушительной тишиной, прерываемой только глухим стуком собственного сердца. Тишина, которая говорила громче любых слов. – Элизабет Роуз Дарвинг, – Майк схватил меня за подбородок, лишая возможности посмотреть в сторону. Его голос дрожал. – Какого черта ты вчера забралась в мою постель?! *** Лиззи 3 дня назад... Кафе «Mode» Ковыряла ложкой в чизкейке, вкус которого казался таким же пресным, как и окружающая обстановка. Просторный зал ресторана, оформленный в минималистичном стиле, словно подчеркивал пустоту внутри меня. Светлый паркет, отливающий легким блеском под приглушенным светом, мягко перетекал в стены, украшенные монохромными фотографиями в строгих черных рамках. Каждая фотография казалась отпечатком чьей-то чужой, безмятежной жизни, в резком контрасте с моей нынешней реальностью. Кресла с темно-коричневыми бархатными чехлами, словно приглашающие к отдыху, оставались пустыми, за исключением нескольких посетителей, рассеянно беседующих за столиками. Мой взгляд невольно задержался на паре, нежно целующейся на веранде. Они сидели под козырьком, среди изящных кадок с бонсаем и других экзотических растений, создавая иллюзию уединенного райского уголка. Их счастье разительно контрастировало с моей внутренней пустотой. Внезапно, голос Фредди, моей подруги и агента, вырвал меня из задумчивости. Ее проницательные глаза, словно рентген, пронзили меня насквозь. Фредди всегда умела читать меня как открытую книгу. – Все еще переживаешь из-за прослушивания? – спросила она, ее голос звучал мягко, но с ноткой беспокойства. Конечно, проваленное прослушивание было одной из причин моего подавленного состояния. Мечта о главной роли в новом бродвейском мюзикле рухнула, оставив после себя лишь горькое разочарование и чувство собственной несостоятельности. Но это было не все. – Или это из-за твоего мужа? – последнее слово Фредди прозвучало громче, чем она предполагала, оно резануло воздух, словно осколок стекла. Я испуганно огляделась по сторонам, опасаясь, что кто-то обратит внимание на нашу повышенную громкость. – Тише ты! – прошипела я, нервно прижимая ладонь к ее губам. Фредди, несмотря на свою любовь к сплетням и тягу ко всему скандальному, всегда хранила мои секреты. Я знала это. Но в тот момент, полгода назад, мне было просто необходимо выговориться, поделиться с кем-то невыносимым грузом, который я тащила в себе. Мне нужно было рассказать, как паутина лжи и отчужденности опутывала мой брак, тот брак, который я до недавнего времени считала счастливым. Фредди, закатив глаза и заправив за ухо короткую огненно-рыжую прядь волос, улыбнулась, ее зеленые глаза сверкнули озорным блеском. – И все-таки, ты такая расстроенная из-за мистера «М&М»? – спросила она, иронично растягивая слова. Моя подруга Фредди, с её ослепительной улыбкой и глазами цвета изумрудной зелени – глаза, которые, казалось, могли бы соперничать с бриллиантами, – была настолько яркой и запоминающейся, что я всегда удивлялась, почему она выбрала бизнес-менеджмент, а не, скажем, Джульярдскую школу искусств. Впрочем, как и мои опекуны, её родители не нуждались в деньгах, так что выбор профессии, вероятно, диктовался не финансовыми соображениями. Я кивнула, стараясь сглотнуть ком, который застрял у меня в горле, подобно неприятному куску пищи. Утренняя попытка пригласить Майка, моего мужа, на невинный ланч провалилась. Полное фиаско. За прошедшие шесть месяцев нашего "брака" мы едва разговаривали. Наши ужины превратились в немое противостояние, а он, обычно исчезал в своей киностудии еще до завтрака. – Я думала, – прошептала я, медленно помешивая трубочкой карамельный молочный коктейль, – что смогу хоть как-то сдвинуть наши отношения с мертвой точки. Но… я для него всего лишь… надоедливая жена, навязанная ему как подруга младшего брата, – призналась я, чувствуя, как на глаза навернулись слезы. Фредди, указывая на меня вилкой с бельгийской вафлей, резко заявила: – Ты слишком зажатая. А он – идиот. Может, гомик. Или, вообще, импотент. – Не неси чушь! – вспыхнула я, стукнув кулаком по столу. Несколько посетителей кафе обернулись, привлеченные нашим спором. Сразу же понизив голос, я отодвинула тарелку с остатками десерта и, наклонившись к Фредди, продолжила, стараясь, чтобы ни одно слово не было услышано посторонними ушами. Боже упаси, если кто-то случайно свяжет имя Майка, которого в светских кругах называли не иначе как "Король Драмы", с фразой "мой муж". Майк меня за это точно не по головке погладит. Мы живем вместе из-за сложившихся обстоятельств. Было бы странно, если бы я до сих пор жила в доме тети, а миссис Ван-де-Грааф категорически против того, чтобы я жила одна, без присмотра. Да и вся наша тщательно выстроенная легенда о нашем браке рухнет. – Майк очень хороший человек, – пробормотала я, пытаюсь убедить себя и Фредди. – Он бы никогда не сделал ничего, что причинило бы мне дискомфорт… – Джентльмен! Все мужчины хотят только одного... Её голос внезапно сорвался на восторженный шепот, прерванный лихорадочным рысканием в её яркой, африканского стиля, сумочке. Наконец, она торжествующе извлекла оттуда подозрительный пузырёк с розовой этикеткой, который с лёгким стуком приземлился на столешнице. - Добавишь ему в вино, – провозгласила она, – Или сама выпей для храбрости. Сердце ушло в пятки. Мои глаза, невольно, зацепились за еле заметную надпись на этикетке: "Маджик Ста...". Страх сковал меня. – Ты что, с ума сошла?! – пролепетала я, голос предательски дрожал, а лицо залилось краской. В этот момент я осознала, что держала в руках. Фредди, совершенно невозмутимая, откинула назад свои несуществующие волосы, ответила с самодовольной улыбкой: – А что такого? Я Алексу частенько в еду добавляю. Особенно когда поссоримся. Он потом чуть ли не на коленях о сексе умоляет! – Она сделала паузу, добавляя с пренебрежительным взмахом руки: – Не беспокойся, он полностью натуральный, тибетское средство с китайским кордицепсом, с чем-то там ещё, не помню. И с алкоголем мешать можно. Я замотала головой, едва слышно прошептав "не буду", но рука, словно имеющая собственную волю, уже сжимала маленький пузырёк из тёмного стекла. В тот момент я легко убедила саму себя, что возьму его лишь для того, чтобы отвязаться от настойчивой подруги. Использовать его, разумеется, ни в коем случае. Никогда. Ни за что. Повторяла я это как мантру, стараясь заглушить внутренний голос, шепчущий о возможном, запретном, волнительном. Фредди, рассматривая мой неловкий жест, восприняла его как капитуляцию отчаявшейся женщины, и добавила, забив последний гвоздь в мой гроб: – Не до 30 же лет оставаться девственницей. – Фредди! – вырвалось у меня, рука, сжимавшая пузырек, мгновенно вспотела. На секунду, всего лишь на секунду, я представила себе, как использую этот злосчастный эликсир, как он изменит все, как я стану счастливой, и эта мысль заставила меня содрогнуться от противоречивых чувств – от ужаса и страха до неудержимого любопытства и скрытого желания. Пузырёк был тяжелее, чем казался на первый взгляд, холодное стекло приятно холодило кожу. Моё будущее висело на волоске, на тонкой ниточке, связывающей мой страх и моё желание, мое желание быть счастливой, пусть даже через злосчастный пузырёк. *** Лиззи Секундная слабость, внезапный порыв, разрушивший все, что было между нами. Майк стоял, напряженный, его рука, сжавшая мое плечо, дрожала. Я чувствовала, как она вот-вот обрушится на меня, как удар о холодное стекло, отражая боль, которую я ему причинила. Боль предательства. Я ясно осознавала, что сломала нашу дружбу, пожертвовав ею на алтарь своих эгоистичных желаний. За пеленой ярости, за его сжатыми губами, я видела скрытую боль, невысказанную обиду. – Ну? Что ты мне подмешала в вино? – Я ничего… – прошептала я, зажмурившись. Стыд жёг, как раскаленный клеймо. Признать свою вину, свою глупую, самоуверенную надежду – было невыносимо. Он ведь не любил меня, и эта мысль била, как молот, по моему и без того растерянному сознанию. Одна ночь... Что я вообще вообразила? Глупое предположение, что одна ночь может изменить что-то существенное. Учитывая мой нулевой опыт в подобных делах, мой "опыт" ограничивался просмотром "50 оттенков серого" с Фредди, где я щурилась, избегая самых откровенных сцен. Роковая соблазнительница? Из меня никогда бы не вышла такая. Я была далека от этого образа, от той уверенности и знания, которые требуются для подобных игр. – Лиззи... – прохрипел Майк, его хватка ослабла, рука соскользнула с моего подбородка, но все ещё держала мое плечо. Его голос был полон боли, и в нем сквозило нечто большее, чем просто разочарование. – Зачем тебе это было нужно? "Он догадался!" – мысль пронзила меня, как острая игла. Паника, холодный, липкий ужас, охватила меня целиком. Мой разум отчаянно искал оправдание, любую версию, лишь бы не признаваться в истинных чувствах, в тех словах, которые застряли у меня в горле: "Я люблю тебя!". Я не вынесла бы отказа, ужас перед отвержением пересилил все. Лучше пусть думает что угодно, только не это. – Я заметила... – начала я, голос дрожал, слова путались, – что ты никого не приводишь, ни сюда, ни в отель, – я смотрела на кафельный пол, пытаясь найти опору в чем-то, в чем-то, что не тряслось, не металось, как мой разум. Мужские ноги в моих глазах казались огромными, непоколебимыми, в отличие от меня, рассыпающейся на куски. – Твой секретарь сказал, что и на вечеринках ты тоже всегда один. И я подумала... что в связи со всей... ситуацией, и твоей популярностью... тебе сложно найти кого-то для... развлечения. Я думала, если я помогу тебе, ты поможешь мне с прослушиванием в «Два шага до тебя», – слова вылетали, как испуганные птицы, я понимала, что звучу как меркантильная, расчетливая стерва, но остановиться уже не могла. Это была попытка избежать признания, ужасная, нелепая попытка спрятаться за выдуманной историей. Я представила, как он смотрит на меня, как оценивает мои слова, и этот ужас снова обрушился на меня, усиливая дрожь в руках и ногах. Я лгала, но лгать казалось единственным выходом в этой ситуации. Каждая клеточка моего тела кричала о том, что нужно сказать правду, признаться в своих чувствах, но страх перед отказом был слишком силен, слишком подавляющим. Я запуталась в собственной лжи, и теперь оставалось лишь ждать, что будет дальше, что он подумает. Мой разум отказывался воспринимать реальность, сосредотачиваясь на бесконечной веренице пугающих мыслей. Будущее рисовалось мрачным и неопределенным, и я чувствовала себя совершенно беспомощной перед наступающим штормом. Нежная ласка предыдущей ночи сменилась ледяной жестокостью. Рука Майка, мгновение назад нежно скользившая по моему плечу, словно обрубленная нить марионетки, отшатнулась. Его лицо, искаженное отвращением, стало для меня ужасающей картиной. Губы, которые еще несколько часов назад шептали слова любви, теперь скривились в презрительной усмешке. – Решила переспать со мной из жалости? – прошипел он, слова, словно ледяные осколки, вонзились в мое сердце. На мгновение я увидела в его глазах тень сомнения, складка между бровей разгладилась, но затем его лицо снова приняло зловещее выражение. – Ах, нет, ну я и идиот. Это же плата, верно? – и его рука, быстрая, как удар кобры, сжала мое горло. Меня подняло в воздух, прижало к холодной поверхности душевой кабины. Воздух вырвался из моих легких, горло жгло огнем, в глазах потемнело. Ноги не доставали до пола, весь мой вес давил на уже сдавленное горло. Я рвано вдохнула воздух, пытаясь издать хоть какой-то звук, но все, что смогла произнести, было его имя. – Майк... Его пальцы сжимались все сильнее, душа отчаянно билась в груди. – Решила поиграть со мной? – прошипел он мне на ухо, его дыхание обжигало кожу. – Боюсь, такую игру ты не выдержишь. Я почувствовала, как его пальцы ослабли, и в тот же момент, потеряв равновесие, рухнула на холодный кафельный пол, ноги подкосились, голова ударилась о плитку. Майкл, спокойно застегивая рубашку, вышел из ванной, даже не взглянув в мою сторону. Он ушел, оставляя меня в тишине, наполненной болью и унижением. Боль в бедре, жгучая боль в горле, смешанная со слезами, пронзали меня. Тело ныло от того, как еще недавно нежно он ласкал меня. Казалось, не осталось ни одного уголка моего тела, к которому он не прикасался с нежностью и страстью всего несколько часов, даруя совершенное блаженство. Но сейчас вся эта нежность стала издевательством. Дверь захлопнулась, издав оглушительный грохот, и рыдания прорвались наружу. Я выла, как раненый зверь, обнимая себя руками, раскачиваясь из стороны в сторону. Слезы текли по щекам, оставляя мокрые дорожки на холодной плитке. – Ты заслужила это, Лиззи, – шептала я себе сквозь рыдания. – За обман. За то, что ты решила, что можешь занять место в его сердце. Из-за тебя он будет чувствовать вину перед своим братом. Ты забыла, что в свидетельстве о браке стоит совсем другое имя. Ты – жена Джейкоба Ван-де-Граафа. Ты не имеешь права любить Майкла Мастерсона. Эти слова, словно острые ножи, раздирали мою душу на части. Я осталась одна, с несмываемой болью и огромной, невыносимой пустотой внутри. Пустотой, которую никто и ничто не сможет заполнить.