Главы нашей любви.

10.

Декабрь 1910 год. — До Рождества совсем немного, — жена мечтательно вздыхает, смотря на елку, которую поставили в гостиной. — Прекрасно! Я слушаю, но не слышу. Выживаю, но не живу. Дышу, но задыхаюсь. Уже две недели. Без нее как без воздуха. Я не могу заниматься работой, не могу заниматься домом. Все мои мысли только о ней, а на столе лежат десятки писем, которые я никогда не отправлю. Не знаю, когда эти муки закончатся. И пусть я все еще уверен в правильности и честности своего решения, я ненавижу себя за то, что обрек нас на эту боль. В какой-то момент я понимаю, что Лиз молчит, а только смотрит на меня. Взгляд ее кричит об отчаянии, растерянности. И я ненавижу себя еще больше за ее боль, хотя стараюсь оставаться спокойным в лице. — Это какое-то проклятье, — тихо шепчет она, буквально падая в мягкое кресло, обессилев. Лиз закрывает лицо руками. Между нами повисает молчание, нарушаемое лишь тиканьем часов. Я закуриваю. — Зачем ты так со мной? — она поднимает на меня глаза, полные слез. Я только с силой сжимаю челюсти. Ответить мне нечего. — Любишь ее, так люби! — восклицает она, но тут же осекается. — Я между вами стоять не буду, права не имею, желания у меня тоже нет, — она переходит на шепот. — Ты только не ври. Ни себе, ни мне. Лиз снова отворачивается, плечи ее дрожат, но она сдерживает слезы. И все снова ради меня. Все от любви ко мне. Ведь я женских слез не выношу, слишком тяжело, потому что мужчина мало что может сделать в такой ситуации. Женщины ждут от нас действий, а мы просто смотрим, потому что теряемся. Однако сейчас я в состоянии предотвратить страдания хотя бы одного из нас троих. И я это сделаю. Быстро тушу сигарету и сажусь перед ней на корточки, пытаясь заглянуть в нежные, полные боли глаза. — Родная, — зову я, она медленно поворачивает ко мне голову, ее взгляд становится только потеряннее. Кажется, она совсем не понимает, что происходит. — Я никуда не уйду. Ты моя жена. Я поклялся тебя любить, защищать, никогда не оставлять. Я с тобой. Навсегда, — беру ее руки в свои, касаюсь их губами. Она лишь ловит ртом воздух. — Мы с ней во всем объяснились. Все кончено. — Но... — Никаких "но", — уже строже говорю я. Она тут же замолкает. — Ты моя семья. У нас все будет хорошо. Я обещаю. Она улыбается и кидается мне на шею, давая волю слезам. Я крепко прижимаю ее к себе и прикрываю глаза. Мы все должны начать сначала. Первым делом, зайдя в свой кабинет, я сжигаю все письма к ней, обжигая пальцы. Одно за другим. Я безжалостно наблюдаю за тем, как огонь пожирает строчки о любви, преданности, страданиях и ожиданиях. Я не верю в то, что и чувства сгорят вместе с бумагой. Такого не бывает. Самообман для романтиков. Руки тянутся уничтожить и ее фотографию, которая лежит между желтых страниц в сборнике стихов в первом ящике стола, но в последний момент я останавливаю себя. Ласково касаюсь пальцами ее лица на фото и бережно убираю фото обратно. Взгляд его твердеет, когда он убирает фотографию на место, закрывая ящик на ключ.