Игра без правил

Глава 8.

     "И вот я дома. Даже не верится в то, что я добрался  до Тверской ,после всех этих страшных событий.  Но  теперь, слава богу, все эти мучения подходят к концу. Правда, конец этот ужасный,  чреватый всеобщей гибелью. Зато он положит  предел этой бессмысленной и жуткой бойне.  Скоро они сюда придут и ничего не оставят от этого старинного  родового  гнезда. Так, как это происходило в таких же других имениях,  на пепелищах которых мне довелось побывать. Доносящие звуки  гаубиц означают, что фронт может быть прорван в любой момент, и эта орда устремится прямой дорогой сюда. Наши часы сочтены, и  нужно как можно лучше воспользоваться тем ничтожным запасом времени, который еще есть.

     Внизу спят самые дорогие мне люди:  жена и дети. Как  не тяжело, но завтра я  отправлю их отсюда. Наша встреча после  столь долгой разлуки продлится всего два дня. Я бы тоже уехал вместе с ними, если бы не картины. Я должен спасти их. 

     А может права Ирина, когда вчера вечером,  после ужина сказала мне, что события последних шести лет развеяли всякое представление о ценностях, которые для нас всегда казались священными. Смешно говорить о произведениях  искусства,  когда неизвестно зачем  погибли  и продолжают погибать миллионы людей.

     Мы заспорили, я стал доказывать, что значение культуры, искусства еще больше возрастает именно в такие страшные времена.

     Удивительно, что в такой ситуации мы чуть не поссорились. Раньше у нас  тоже возникали разногласия, но никогда они не вызывали  такого ожесточения. Я даже испугался, зараза  гражданской  войны проникла и в наши с ней отношения.

     Но теперь,  когда всего в нескольких десятках километрах грохочут пушки, я начинаю думать, что Ирина права. Кому нужны эти картины, скоро в этой несчастной стране не останется ни одного  человека, кто бы мог оценить их красоту.  В таком случае завтра я  могу отправиться из поместья вместе с семьей.  И пропади все пропадом!

     Но все мои долгие размышления не способны перечеркнуть вопроса: а зачем в таком случае я собирал эти картины столько лет, зачем потратил на них больше половины своего состояния?  Чтобы все бросить, чтобы все было  бы  уничтожено, как уничтожали вандалы сокровища великого Рима?

  Ирина права: живопись не может противостоять дикости, но если в этом царстве варварства, невежества, жестокости все же останутся несколько человек, в которых  произведения искусства способны пробудить хоть какие-то человеческие чувства,  то только ради этого мою коллекцию следует спасти любой ценой. История свидетельствует: как бы долго не продолжались человеческие безумства, наступает момент, когда кончаются и они. А затем начинается новая эра возвращения к культуре, к прежним ценностям.

     Так какое же решение мне принять:  остаться,  чтобы спрятать коллекцию,  или оставить ее и уехать вместе с семьей?

     Лучше всего,  если я оставлю окончательное решение на утро. Я   неоднократно убеждался, что сон помогает прийти к правильному выбору. Надеюсь, он выручит меня и на этот раз.

     Хотел уже завершить свои ночные заметки,  но не могу не  написать еще несколько  строчек.  Только что я подошел к окну, и мне показалось, что рядом с домом промелькнули  силуэты  каких-то  людей.  Напрасно  я отослал Петра домой,  оставаться одним здесь слишком опасно. Сейчас по стране бродят большое количество людей,  потерявших всякое представление о человеческой морали. Они готовы на все, на любые страшные злодеяния. Ни женщины,  ни дети их не останавливают.

     Я проверил все замки и окна, но разве эти слабые защитные барьеры способны их остановить, если под натиском этих разрушительных сил рухнула тысячелетняя империя. 

     Снова сажусь за дневник, изумленный тем,  что я еще жив.  Такого дня,  как этот, может быть, у меня еще не было ни разу в жизни. Поэтому хочется его запечатлеть на бумаге во всех деталях.

     За завтраком я объявил о своем решении.  Я увидел, как побледнела Ирина. "Я надеялась, что ты проявишь благоразумие, и все же поедешь  с нами", - сказала она. Таким тоном она еще со мной никогда не разговаривала, буквально в каждой произнесенном ею  слове  сквозил  страх  и  отчаяние. Сердце мое сжалось, но что я мог сделать.

     Мы прошли в гостиную. Вечером там пылал огонь в камине, сейчас он был остывшим. Таким же остывшим был и голос жены.

     "Умоляю тебя,  отправляйся с нами. Ты принимаешь роковое решение. Если ты останешься, мы никогда больше не свидимся".

     "С чего ты взяла, я задержусь тут всего на пару дней. Упакую коллекцию и  спрячу ее в надежном укрытии.   А когда  жизнь снова возвратится в то русло, по которому и должна течь, мы приедем сюда - и картины вновь займут свои законные места".

     Ирина закрыла  лицо  руками,  ее  плечи затряслись.  Я обнял ее и прижал к себе, но она едва ли не впервые в жизни резко отстранилась.

     "Картины" картины",  - вдруг зло проговорила она, - они тебе были всегда дороже меня, детей. Вот и сейчас в самую трудную минуту ты выбираешь не нас, а их".

     "Это не так,  и ты прекрасно это знаешь,  - постарался я говорить как можно спокойней.  - Я собирал эти картины, в том числе и  для  вас, чтобы наши дети могли бы воспитываться в окружении прекрасного, каждый день созерцая творения лучших мастеров мира. И я чувствую себя ответственным за эти произведения,  они принадлежат всем,  мне лишь доверено их сохранение".

     "Кем доверены?" - изумленно спросила Ирина.

     - Богом,  - убежденно произнес я.  - Именно Он направил  меня  на эту стезю. Я не могу все это оставить  на уничтожение"

     "А мы? Нас уничтожить можно?"

     "Ирина, мы  расстаемся всего на несколько дней. 

 Вы  будете ждать меня в условленном месте".

     "А если ты так и не придешь туда?"

     Я задумался.

     "Ты видишь, идет война, каждый день гибнут сотни людей. И однажды в этом списке могу оказаться и я.  Ничего не поделать,  в такое уж нам выпало жить время. С этим нужно смириться".

     Внезапно в наш разговор вмешался  аргумент,  который  сделал  его окончательно бессмысленным.  До нас долетели отчетливые звуки пушечных залпов. Они были громче, чем вчера. Не было сомнений, что фронт быстро приближался.

     Все слова сразу стали бесполезны.  Мы обнялись  и  так  простояли долго.

     Я не стану  описывать все,  что произошло в этот день. Для этого у меня не хватает душевных сил,  дабы пережить минуты расставания еще раз. Казалось, что вот-вот сердце разорвется на части.  Я смотрел на своих сыновей - красивых статных подростков - и меня не покидало предчувствие, что я  вижу их в последний раз.

     Бричка исчезла за поворотом,  увозя самых дорогих для меня людей. Еще утром мой вестовой обещал найти несколько, как он любит выражаться "абсолютно" надежных казаков, которые будут охранять мою семью в пути.      Господи, об одном прошу, отведи от них все беды. Пусть они упадут на мою голову.

     Продолжу свои  описания происшедших событий.  Пришел Петр,  очень встревоженный. Он  только  что  наткнулся  примерно в полукилометре от усадьбы на отряд подозрительных людей. Они вооружены, и он едва спасся от них.  Как сказал он:  если бы не знание местности,  он бы уже лежал недвижно под кустом.

     "Ваше сиятельство, нам надо бы вооружиться", - сказал он.

     "Но кроме  моего пистолета и твоей винтовки у нас ничего нет",  - сказал я.

     "Я знаю, где достать пулемет. Только нужны..." - он замялся.

     "Нужны деньги,  - закончил я за него фразу. - Хорошо, я тебе дам. И купи что-нибудь поесть,  если нам придется пережить осаду, еда нам очень даже пригодиться".

     Петр ушел, а я прошел в галерею. Стал смотреть на полотна. Покупка почти  каждого  сопровождалось какой-нибудь интересной историей.  Я помнил их всех наизусть до малейших подробностей. Когда-то я хотел написать об этом книгу,  даже стал делать кое-какие наброски.  Но  война прервало это занятие.  Кого сейчас могут заинтересовать подобные рассказы?

     Появился Петр. Он принес пулемет "Максим" и еду.  Причем,  такое количество, как будто он собирался здесь выдерживать осаду в течение целого года.

     Петр единственный  человек, на которого я могу положиться.  Мы с ним прошли через столько испытаний, что мысль о предательстве  с  его стороны кажется  мне  просто нелепой.  Мы случайно встретились с ним в начале 1915 года на фронте,  и я предложил стать моим вестовым. Он отнекивался, не хотел покидать товарищей по роте. Но я все же его уговорил. И с тех пор мы вместе.

     Петр сообщил мне новости,  которые меня не порадовали. По окрестностям бродит отряд красных,  он просочился сквозь линию фронта.  Судя по всему,  это  какая-то  не то разведывательная,  не то полурегулярная часть, которая действует на свой страх и риск. Они занимаются разведкой, а заодно нападают на отбившихся от своих частей солдат,  а также сжигает барские усадьбы.  Они уже поджигали дом моих соседей - баронов фон Мекк.  Ах, сколько с этим домом связано у меня воспоминаний!  Там я впервые увидел ее...

     Но сейчас  не  место и не время для подобных лирических отступлений.  Продолжу свой рассказ о текущих событиях,  ибо он содержит любопытные  подробности. Они  оправдывают  мое  решение  задержаться в своем доме и попробовать спасти полотна.

     Мы с Петром паковали картины в ящике, которые обнаружили в подвале. Дело могло бы идти быстрей,  но внезапно мой вестовой заинтересовался живописью.  Прежде чем обернуть картину в материю, аккуратно положить в ящик, он подолгу разглядывал ее.

     Петр долго смотрел на картину,  заходил с разных  сторон,  однако так и не понял в ней ничего.  Да и понять было мудрено, учитывая, что мой портрет в своей манере рисовал Пикассо. Лицо есаула отразило такое отчаяние, что я не смог сдержать улыбку.

     "Если это вы, ваше сиятельство, то не могу понять, где же это самое ваше лицо.  Это больше похоже на моего соседа Степана, что пришел с войны без руки и ноги. Здесь их вроде тоже нет".

     "Это один из известных молодых художников по фамилии  Пикассо,  - пояснил я. - Он ищет другую реальность. Это называется абстрактная живопись. Он смотрит на прямую линию, а она ему видится в виде множества самых разных изгибов. Каждый имеет право на свой взгляд".

     Я стал рассказывать ему об абстракционизме, о новых формах мышления, об  отказе видеть изображение таким,  каким оно передается в мозг через глаза.

     Я попросил его,  показать мне картины,  которые ему больше  всего понравились. Удивительно,  он показал   лучшие из них.  У этого малограмотного казака был замечательный по тонкости вкус!  И мне вдруг стало спокойней;  я еще раз убедился, что поступаю правильно, что подлинное искусство способно рано или поздно победить  в  человеке  дикие начала, пробудить в нем возвышенные чувства.

     "Нам вдвоем не сдержать их! - вдруг воскликнул Петр, - Пойду-ка я пока не поздно за подмогой".

     "А ты уверен в тех людях,  что хочешь привести? Никто, кроме нас, не должен знать, куда мы спрячем мою коллекцию".

     "Не беспокойтесь, ваше сиятельство, это надежные люди. Я быстро".