Бодхисаттва

2

     На следующий день Герман решил поехать к  Эльвире,  своей  бывшей жене. Официальный  предлог для поездки - он должен подарить ей экземпляр своей  книги.  Тем более они же коллеги,  хотя она давно забросила свою специальность.  На самом же деле он понимал, что едет к ней вовсе не  за этим,  он едет,  чтобы продемонстрировать,  что и без нее он способен на многое, и что он вовсе не неудачник,  в  чем  обвинила  она его, когда уходила.

     До сих пор, когда он вспоминал тот вечер, кровь начинала закипать в жилах,  несмотря на то,  что с тех пор минуло почти два года.  А  он по-прежнему помнит все,  что тогда происходило, чуть ли не по минутам и с такими подробностями будто все это случилось вчера.

     Эльвира нередко приходила домой поздно, но в тот раз все сроки ее возвращения истекли,  а  ее  все не было.  Обычно она говорила в таких случаях,  что задерживается у одной из своих многочисленных подруг. Он старался  не  думать о том,  правда ли это или нет.  И уж тем более не предпринимал никаких шагов, дабы проверить истинность ее слов. Но текли минуты  и часы,  а она все не появлялась,  и он терялся в догадках, где она может так сильно задержаться.  Внезапно входная дверь с  шумом распахнулась, он  услышал  быстрый цокот ее каблуков,  и через секунду она показалась сама.  Эльвира без сил упала в кресло и несколько мгновений сидела неподвижно, словно отдыхая после долгого пути или тяжелой   работы.

     - Чертовски  устала я, Герман, - сказала она. - Ничего не хочется делать, ни о чем говорить.  Завалилась бы просто спать.  Но придется, откладывать  больше нельзя.

     - Тебе опять понадобились деньги?  - спросил он.

     - Да что ты, Герман, какие деньги, их у меня сколько угодно. Могу тебе дать.

     - Это что-то новое, ты нашла клад? - Он еще не чувствовал настоящей тревоги, их разговор пока протекал в обычном русле, по крайнее мере в последнее время они часто пререкались подобным образом.  И сейчас он думал, что она ведет их беседу в своей привычной манере.

     - В  каком-то  смысле нашла.  - Эльвира закурила длинную и тонкую сигарету.  - Герман,  отнесись к моим словам серьезно и спокойно, это не шутка. Я ухожу от тебя.

     Он сразу почему-то понял,  что на этот раз она говорит  правду,  и как подкошенный рухнул на диван.

     - У меня есть другой мужчина, и я выхожу за него замуж.

     - И долго он у тебя.

     - Почти год, - не сразу ответила Эльвира.

     - Год! Ты хочешь сказать, что обманывала меня целый год!

     - Ты правильно понял, именно это я и хочу тебе сказать.

     - Кто он, я хочу знать, кто он. Я убью его! - уже почти не владея собой, зарычал Герман.

     - Успокойся и не делай из этого трагедии. Тем более, никого ты не убьешь. Это даже не смешно.

     Ее слова, словно холодные струи дождя, немного охладили его пыл.

     - Могу поспорить,  что он богат, - до предела наполняя голос ядом сарказма, произнес Герман.

     - Да,  богат, - спокойно подтвердила Эльвира. - А что в этом плохого. У него своя крупная экспортная фирма, и он постоянно мотается за границу.

     Внезапно его озарило.

     - Это с ним ты ездила на юг, а не с подругой.

     - Ты очень догадлив.  Естественно,  с ним,  с кем же еще.  Кто-то должен был мне оплатить мое путешествие.  Вспомни,  ты мне дал столько денег, что их едва хватило на дорогу.

     - Сколько было, столько и дал. Зато дал все.

     - Я ценю твою щедрость,  милый, но она меня больше не устраивает. Щедрость нищего, согласись, чтобы ее выдержать требуется чересчур много терпения.  А  ты  же знаешь, у меня его всегда было мало.  Послушай, Герман,  мы не в театре, давай обойдемся без лишних сцен и истерик. Мы взрослые  люди  и  нет  смысла обманывать друг друга.  Наша совместная жизнь не удалась.  И не надо ей, как утопленнику, делать искусственное дыхание. Оно все равно не поможет.

     - Но  ведь  это не так!  Вспомни,  как мы были счастливы в первый год. Мы старались не расставаться даже на один час.

     - Это было так давно,  Герман, а что было давно, то, как тебе известно, неправда.  Мы были молоды,  жили чувствами.  Или ты полагаешь, что все это может продолжаться бесконечно?  Что ты способен предложить нам с дочерью сейчас. Кроме бедности и унылого существования - ничего. Или я ошибаюсь?

     - Но ты же знаешь, я пишу книгу. Когда она появится, все изменится.

     - Не  смеши,  что  может  измениться после появления твоей книги. Уверяю, ты получишь за нее гроши, а затем ее благополучно забудут.

     - Еще недавно ты думала совсем по-другому.

     - Я думала так же, как и сейчас. Мне просто не хотелось тебя расстраивать, гасить  твой энтузиазм.  Меня удивляет в этой ситуации только одно: ты настолько  ослеплен,  что  веришь  собственным  же  иллюзиям. По-моему, это  высшая  степень  глупости и беспечности.  А ведь у тебя семья.  Как можно полагаться на такого человека,  как ты. Что касается меня,  то  я всегда мечтала быть хозяйкой богатого дома.  И не больше. Принимать гостей, обставлять квартиру, ездить туда, куда захочу, покупать то, что мне нравится. Сейчас мне все это предлагают. И я не собираюсь отказываться.

     - Я прошу, подожди немного, все это будет у тебя.

     - Откуда? Ты получишь наследство от американского дядюшки. Послушай, я давно все для себя решила и только ждала момента, когда появится Андрей. Теперь он появился и настала пора выполнить задуманное.

     - А как же Анжела?

     - Не волнуйся,  с ней все в порядке, она будет жить с нами. У нее будет отдельная комната. А когда она вырастет, мы купим ей квартиру.

     - И что она уже там, у него? - с испугом спросил он.

     - Тебе же известно, что она сейчас у моей мамы.

     - А она знает, что ты от меня уходишь?

     - Да, я сказала ей.

     - И как она отнеслась к этому великому событию в твоей жизни?

     - Ты знаешь,  гораздо спокойней, чем ты. Когда я ее привезла в новую квартиру, где ей предстоит жить, то она все сразу смекнула.

     - В угоду своим прихотям ты отнимаешь у ребенка отца.

     - Никого я у нее не отнимаю.  Ты можешь видеть ее столько сколько захочешь. Да и Андрей отличный человек,  я не сомневаюсь, что они подружатся. Я все сказала,  теперь уж извини,  но мне нужно собрать  свои вещи.

     - Ты уходишь прямо сейчас?

     - Прямо сейчас. Во дворе меня ждет машина.

     Из прихожей Эльвира принесла  два  больших  элегантных  чемодана, раскрыла их и, словно добычу в пасть, стала небрежно кидать туда вещи. Он молча наблюдал за ней;  она никогда не отличалась чрезмерной  аккуратностью и сейчас тоже не изменила себе; она даже не пыталась сложить свои платья и кофточки так, чтобы они меньше смялись. Молния одного из саквояжей никак не закрывалась, и Эльвира умоляюще посмотрела на него; он встал, прижал коленом крышку и застегнул его.

     - Ну, вот и все, мой дорогой Герман, - без всяких признаков грусти проговорила она.  - Посижу перед дальней дорогой в новую жизнь. - Эльвира  присела на кончик кресла,  но почти тут же вскочила.  - Вот тебе мой новый адрес,  когда захочешь навестить меня или дочь приходи в любое время. Естественно, кроме ночи, - засмеялась она. - Давай тебя поцелую на прощание.

     - Не надо, - зло сказал он, - обойдусь.

     - Ну как хочешь,  а я по старой памяти хотела доставить тебе приятное.

     Дверь хлопнула. С трудом передвигая ставшими ватными ноги, он подошел к окну.  Волоча за собой чемоданы,  Эльвира вышла из подъезда. И сразу к ней навстречу бросился мужчина.  Он подхватил поклажу  и  стал грузить ее в "Мерседес". Еще через минуту машина исчезла со двора.

     Так начался  один  из  самых страшных месяцев в его жизни,  когда мысль о самоубийстве, кажется, не покидала его даже во сне. Его распаленное сознание  то и дело рисовало ужасные картины мести.  Он метался по городу, искал забвение в алкоголе, но все было тщетно. Перец на рану добавляло еще то,  что дочь на удивление легко пережила расставание с ним, очень быстро освоилась в своих новых огромных владениях. Временами  он даже не знал,  на кого он негодует сильней - на нее или жену, обе одинаково равнодушно предали его.  Угнетало Германа и то,  что ему во время своих посещениях даже нечего было принести Анжелике в качестве гостинца;  у нее сразу же появилось все и в любых количествах. И при редких с ней встречах они в основном молча  смотрели  друг  на  друга, чувствуя обоюдное смущение оттого,  что не знают о чем говорить. Кончилось это тем, что он почти перестал ходить к ним, лучше уж не видеть совсем  своего  ребенка,  чем  видеть ее безучастное отношение к отцу.

Обида была такой сильной,  что он думал, что она никогда не зарубцуется, и он всю жизнь обречен ходить с этой кровавой раны.  Но он ошибался; время постепенно начало свои исцелительный процесс, колющее острие боли стало притупляться. Он все спокойнее переносил и уход жены и разлука с Анжелой, все больше свыкаясь с новой реальностью.

     Познакомился он и с новым мужем Эльвиры.  Почему-то Герману казалось, что это уже совсем пожилой человек,  но Андрей  оказался  значительно моложе его. Это обстоятельство лишь усилило его неприязнь к нему.  Что же касается Андрея, то тот держался благожелательно, при первой встречи тщательно выпытывал,  какие и где он имеет связи.  Но  как только понял, что толку от Германа для него не будет, сразу же потерял к нему интерес.

     И вот настал долгожданный час,  когда он может  хоть  в  какой-то степени удовлетворить  свое  давнее  и затаившееся, словно в норке змея чувство мести.

     Эльвира встретила его в шелковом халате,  надетым по своей старой привычке прямо на голое тело. На миг он представил его под этим мягким шелком, и у него пересохло в горле.

     - Проходи, я ждала тебя, - сказала Эльвира.

     - Ждала меня? - удивился Герман.

     - Ну не то,  что ты придешь именно сегодня. Но то, что ты пожалуешь в ближайшие дни, я не сомневалась.

  Они сели на мягкий диван. Своими тонкими длинными пальцами Эльвира сжимала такую же тонкую длинную сигарету.

     - Я  принес  тебе подарок,  - проговорил Герман.  - Такой подарок нельзя купить  за  деньги,  его можно только сотворить своими руками и головой. -  Это был недвусмысленный намек на ее мужа - Это моя книга о Марке Шнейдера, вчера состоялась ее презентация.

     - Я знаю,  Герман.  Более того,  я ее уже прочла. Ты молодец, мне понравилось.

    - Но где ты могла ее взять, она еще не поступала в магазины?

  - Пора открыть тебе маленький секрет. В издательстве, где она печаталась, сколько-то  там  процентов  акций принадлежит Андрею.  Это я просила его помочь тебе и издать книгу в убыток. Или ты полагаешь, что в наше время книга литературоведа способна принести прибыль?

     Это был  сильный  удар,  но он постарался стоически выдержать это испытание.

     - Значит, выходом этой книги я обязан тебе.

     - Да,  милый Герман.  Я понимаю,  что тебе хотелось доказать мне, что и ты на что-то способен,  но,  как видишь, не получилось. Но ты не расстраивайся,  на  меня твои доказательства все равно бы не произвели впечатления. Я все про тебя знаю. Так что лучше просто поблагодари меня и поцелуй в щеку.

     - Спасибо, - хмуро сказал Герман. - А где же Анжела?

     - Она уехала вместе с Андреем в Англию. У него там какие-то срочные дела, и он решил взять с собой девочку показать ей страну.

     - Почему же ты меня не предупредила об этой поездки?

     - А ты разве против ее путешествия в Англию?

     - Нет, конечно, - пробормотал Герман.

     - Но вот видишь, в чем же тогда дело?

     - И все-таки мне хочется знать, где в данный момент находится моя дочь.

     - Хорошо,  я тебя буду извещать об ее перемещениях, - усмехнулась Эльвира и словно шалью запахнулась плотным облаком сигаретного дыма.

     Эльвира провела  его  на  кухню и стала поить чаем.  Герман молча наблюдал за ней и не мог не признать, что в этой огромной квартире она смотрится очень органично.

    - Знаешь, мне действительно понравилась твоя книжка, - вдруг сказал она.  -  Я  там нашла немало любопытных мыслей.  Ты совершил рывок вперед. Меня это радует.  Если меня сейчас интересовали бы эти проблемы,  я  бы с удовольствием подискутировала бы с тобой.  Но, слава богу, все это ушло от меня навсегда и я могу позволить себе не думать о Марке Шнейдере и его гениальных книгах. Да и кому они сейчас нужны? Скажи мне,  неужели тебя в самом деле все это волнует. Я окончательно поняла то, о чем догадывалась и раньше: человек не должен размышлять обо всех этих бредовых вопросах, касающихся смысла жизни и прочего. Ничего, кроме мизантропии, они не приносят. Все несчастья от таких людей.

     - Но когда-то мы с тобой одинаково восхищались его книгами.

     - Каждый человек должен пройти через испытание глупостью. Все отличии между людьми заключаются в том,  что одни растягивают его на всю жизнь,  другие же успевают его завершить вовремя и  пожить  нормальной человеческой жизнью.

     - Если исходить из твоих слов, то у меня этот период все еще продолжается и конца ему не видно.

     - Ты романтик,  который страстно мечтает превратиться в прагматика. А  эти два вида человеческих особей несовместимы.  Поэтому из тебя по-настоящему  не получается ни тот, ни другой.

     - Поэтому-то ты и ушла от меня?

     - В какой-то степени - да.  Я убедилась,  что ты бесперспективен. Твой  удел - это вечные метания между двумя крайностями.  И мне совсем не улыбалось всю жизнь метаться вместе с тобой. Хочешь совет?

     - Давай.

     - Я знаю,  что ты давно и страстно мечтаешь о больших деньгах. Но у тебя их никогда не будет. Тебе надо научиться жить в нищете.

     Герман почувствовал раздражение.

     - Не думаю,  что это мой удел.  И ты в этом еще убедишься. Деньги можно заработать  и  головой,  а не только торговлей национальными богатствами.

     Эльвира рассмеялась,  Герман вдруг почувствовал себя идиотом.  Он всегда проигрывал  ей,  она умела одним жестом или несколькими словами показать ему, насколько он глуп, наивен и невыдержан.

     - Хотя ты старательно разыгрываешь из себя современного человека, на самом деле ты переполнен самыми старыми предрассудками. У тебя весь набор качеств  классического обывателя.  Знаешь,  даже в сексе  ты  какой-то старомодный. Мне всегда не хватало какой-то искры, какой-то новизны,  когда я занималась с тобой любовью. И не удивительно, ведь все свои  силы  ты тратишь на удовлетворение своего больного самолюбия.  И Марк Шнейдер тебя интересует не больше,  чем марсиане. В книге это заметно.  Учти мое замечание,  может быть, оно поможет тебе в дальнейшей работе.

     Герман в очередной раз почувствовал раздражение,  менторский тон, который с некоторых пор Эльвира усвоила в общение с  ним,  всякий  раз выводил его из себя. Но что-либо возразить ей сейчас он не мог, наоборот, он должен благодарить ее за помощь в издание книги.

     - Хорошо, в следующий раз я непременно учту твои замечания. И даже в предисловие укажу, чьими ценными советами я воспользовался. А теперь мне бы хотелось откланяться.

     Если бы не Анжела,  ноги моей не было бы в этом доме,  думал Герман,  шагая по улице. Он понимал, что Эльвира своим благодеянием опять переиграла его, вновь продемонстрировала свое превосходство над ним. А он-то дурак радовался своему успеху, удивлялся, почему столь легко издатели взяли в производство его книгу,  приписывал это  обстоятельство ее неоценимым достоинствам.  Как он мог быть таким наивным, как не почувствовал какого-то подвоха? Единственное объяснение - это его непроходимая глупость и самонадеянность. Им вдруг вновь овладело уже немного ослабевшее желание мести.  Неужели когда-нибудь наступит  блаженная минута,  когда  ему  удастся отомстить за все перенесенные им унижения Эльвире, а заодно и ее муженьку. Это будет самое сладкое мгновение его жизни, мгновение, которое сделает его пусть на миг, но счастливым.

     Герман посмотрел на часы;  вечером он обещал заскочить к Натэлле, но до этого еще далеко,  а пока ему следует заняться  другими  делами. Дома лежала  незавершенная статья,  заказанная ему одним журналом,  но заниматься ею не хотелось,  хотя в отличии от Эльвиры,  которую судьба освободила от  этой заботы,  он должен постоянно думать о хлебе насущном. А значит,  ему придется ехать к себе и  садиться  за  письменный стол.

     Около года назад в доме журналистов должен был состояться вечер, посвященный творчеству Марку Шнейдеру. Герман поплелся туда без всякого желания; состав выступающих так и вероятное содержание их выступлений не вызывали у него никакого энтузиазма.  Случайно он забрел  не  в тот  зал;  в  небольшом  помещение собралось два десятка юнцов и девиц одетые словно солдаты одинаково - в джинсы и засаленные свитера и почти все как один - патлатые. Стихи читал совершенно неизвестный ему поэт, и Герман решил задержаться здесь ненадолго, не столько  заинтересовавшись его  поэзией,  сколько  царившей в зале атмосферой характерной для такого типично непризнанных гением сборища. Он сел на единственной свободный стул,  стоявший в последнем ряду. Внезапно перед ним выросла высокая и худая девица в очень коротком платье из  которого  высовывались  длинные  и тощие ноги.  Она явно находилась в напряженном поиске незанятого места. Увы, таковых не было видно. Внезапно с ее губ слетел раздраженный возглас.  Герман неожиданно для себя вдруг предложил присесть ему на колени.  Девушка смерила его изучающим  взглядом,  словно пытаясь определить, не безопасно ли это для нее,  а затем, не говоря ни слова, села ему на ноги.

     Начали они этот вечер с его колен,  а кончили они его  в  постели Германа.   Сначала ему казалось, что это случайная интрижка, на один вечер и на одну  ночь.  С  этой мыслью он и выпроводил ее на следующее утро из своей квартиры.

     Но через несколько дней,  когда его в очередной раз охватил приступ хандры,  он позвонил ей,  и она тут же,  словно "Скорая помощь" на срочный вызов, примчалась к нему домой. Они провели вместе весь день и ночь любви, Герман по достоинству оценил ее преданность и ту самоотдачу, с которой она занималась сексом.

     Постепенно он  привязался к ней,  но ни о чем серьезном не помышлял. Натэлла,  помимо того,  что трудилась корректором в одной из столичных газет, была еще по совместительству и поэтом. Впрочем, на самом деле она была и не Натэллой,  а Наташей, но это имя казалось ей чересчур неинтересным и прозаическим.  Но несмотря даже на такое переименование ее стихи не нравились ему, они казались ему одновременно банальными и претенциозными.  Но к своему удивлению он вскоре убедился,  что ее  поэзия  пользуется определенным успехом;  однажды с помощью одного своего знакомого,  работающего на радио,  ему удалось  вытащить  ее  в эфир,  где  она прочитала несколько своих виршей.  В ответ на передачу пришла пачка писем,  которую Натэлла  с  гордостью  продемонстрировала ему. Потом какой-то композитор написал на ее стихи песню, быстро превратившуюся хотя и на весьма непродолжительное время в довольно  модный шлягер.  Затем  каким-то  чудесным  образом ей удалось напечатать свой сборник, правда, тиражом всего в тысячу экземпляров. Но это была настоящая книжка, которую она раздавала всем подряд, украшая ее своим автографам.

     Натэлла обитала  в  небольшой двухкомнатной квартире вместе с матерью, на взгляд Германа весьма странной особой, которая, как казалось ему,  совершенно не интересовалась жизнью дочери.  Хотя он бывал у них достаточно часто, он не был даже уверен, отпечаталось ли его имя вместе  с его образом в ее мозгу.  По крайней мере всякий раз,  когда он с ней здоровался,  она удивленно вскидывала на него  глаза  и  бормотала что-то совершенно нечленораздельное.

     Когда он приехал к Натэлле,  она встретила его в халате с мокрыми торчащими в разные стороны, словно иглы ежа волосами. Герман почувствовал раздражение;  по опыту он знал,  чтобы привести себя в порядок, ей понадобится почти час.

     - Знаю,  знаю,  ты сердишься, - проворковала Натэлла и выпорхнула из халата,  представ перед ним в обнаженном виде. Дав несколько секунд  полюбоваться на себя, она затем без всякого смущения в том же виде села перед зеркалом и включила фен.

     Он не испытывал огромного восторга от ее фигуры;  Натэлла на  его вкус была слишком худа:  тоненькие ноги, впалый живот и торчащие двумя маленькими трамплинчиками груди.  Эльвира тоже была поджарой, но у нее были полные бедра и роскошная грудь - это сочетание  доводила  его  до экстаза еще до того, как он начинал ласкать ее тело.

     Как он и предполагал, они вышли из дома только через час. Натэлла почти полностью преобразилась,  из угловатого  мокрого  подростка  она превратилась в довольно привлекательную молодую женщину.